— Садись, — приказывает Деревяко, — нам ведь по пути.

К счастью, водитель оказался разговорчивым, и Грозный — не Москва, быстро доехали до «Образцового дома» и остановились прямо напротив чуланчика — мать уже ждет. А он с какой-то девушкой, с ее чемоданом в руках; пока мать первая не возмутилась, хотел представить гостью, да Деревяко его опередила:

— Мне, вроде, на последний этаж.

— Да, — подтвердил водитель и забрал у Мастаева чемодан Деревяко, а вместе с этим и заботы о ней.

Только сейчас Мастаевы узнали, что в «Образцовом доме» есть квартира-гостиница обкома КПСС для особых персон, а Баппа еще поняла, что сыну пора жениться, пока и вправду невесту не привез. То же высказал и дед Нажа, который был специально Баппой вызван в город, и он не прямо внуку (это у чеченцев не положено), а снохе сказал: «В доме нужна молодая невеста». Это был приказ, и после этого со стороны родственников были всякие предложения, да и Ваха после Москвы сам уже решил жениться, но у него своя тайна, и он в этом никому не признается — его идеал — Мария! И пусть не такая красивая, — у каждого свой вкус, да эта девушка, как и Мария, любит музыку, хорошо играет, иногда приходит заниматься к матери Марии; вот где ее, точнее, ее музыкальное дарование обнаружил Ваха.

К удовлетворению Мастаева, девушка оказалась общительной, что называется современной. Они около месяца встречались, и малоразговорчивый Ваха вдруг выдал: «Выходи за меня». Она сразу согласилась.

Все как бы в спешке, и не свадьба, а положенный национальный ритуал прошел весьма и весьма скромно, зато невеста Айна оказалась совсем не скромной:

— Разве в «Образцовом доме» может быть такое тесное жилье? — вслух не то возмущается, не то удивляется она.

Тем не менее жить надо. И молодые как-то уже обустраиваются, по крайней мере, как приданое, а без этого она не может, в единственной комнате чуланчика что-то задвинули и буквально втиснули красивое фортепьяно. Так что теперь Ваха может не по записи, а «вживую» слушать музыку. Правда, Баппа считает, что это не музыка, а стук по клавишам и ее голове. В общем, у женщин с самого начала как-то не заладилось, и главная проблема их общежития — это то, что Баппе приходится очень рано вставать и каждый раз проходить через единственную комнату, где спят молодожены.

Недовольство все росло, и эта проблема уже обсуждалась на уровне родителей супруги. Их, конечно, беспокоит музыкальная карьера дочери. Словом, они предложили молодым снять на время другое жилье. А когда Ваха отказался, у него и денег таких нет, то посоветовали хотя бы Баппе поменять работу, дабы не беспокоила в «медовый» месяц, тем более что эта работа не красит их сватовство.

Такая откровенность Ваху расстроила и даже разозлила. Он вспомнил ленинское определение — «вшивая русская интеллигенция» и добавил — «чеченская — еще хуже». И только теперь он осознал, что он действительно пролетарий, которому нечего терять!.. И как так можно — стыдиться честной, общественно полезной работы?! И если сваты вслух гнушаются трудом матери, то меж собой они наверняка недовольны и им, по крайней мере жена ему уже делала пару раз упреки:

— Неужели ты не можешь чем иным, как другие, заняться? А вроде образован, в таком доме живешь, здесь столько можно завести нужных знакомств.

«Знакомства» с «образцовыми» жильцами у него есть, именно поэтому он их избегает. А вот насчет занятия — в семье появился еще один «рот», да не простой — музыкальноизысканный. И дабы его прокормить, Ваха из кожи вон лезет. Весь день в типографии, а вечером и по выходным, в те счастливые часы, когда он наслаждался футболом, теперь он в частном секторе подрабатывает сварщиком; работает, как он привык, до упора, так что надышится этой гарью, что курить не может, а по ночам от сварки искры в глазах, с зарей помощь матери и вновь типография.

Думая, что такой и должна быть семейная жизнь, он стал взрослым и кормильцем, он уже почти похоронил мечту — футбол! И лишь одно осталось, хоть по телевизору ночью посмотреть интересный матч. Но и это нельзя, жена днем не успела — слушателей нет, так хоть вечером Ваха вновь оценит ее талант.

— Нет, лучше футбол, — с пролетарской искренностью выдал Мастаев.

— Что значит «лучше футбол»? — возмутилась жена. — Тебе перестала нравиться хорошая музыка?

— Если хорошая, то такая, — Ваха поставил одну из пластинок Марии.

— Ах, вот в чем дело?! Мне рассказывали. Значит, ты еще «сохнешь» по Дибировой? — была противная сцена ревности, после которой супруга ушла к родителям.

Переживал ли Ваха? Конечно, переживал. И если бы он мог нормально, без пролетарской предвзятости общаться со сватами, то он пошел бы к ним. Вместо него на этот шаг пошла Баппа. Мать вернулась со снохой и с предложением к сыну.

— Может, вы на время где угол снимете?

— Мы тебе мешаем?

— Мне?.. Нет.

— Ну и слава Богу. А остальное — мелкобуржуазный каприз.

— Что? — удивилась Баппа.

Неожиданно зазвонил телефон.

— Ваха! — как всегда задорный голос Деревяко. — А я опять здесь. Над тобой. Что? У вас тут здорово — революционная ситуация: верхи править не могут; низы по-прежнему жить не хотят. А я как раз пишу кандидатскую об этом. К тому же меня кое-кто настойчиво пригласил. А ты поднимись, приглашаю, у меня день рождения.

Это был субботний день, Ваха прибежал домой пообедать и уже торопился к своей сварке, как опять звонок: