— Н-неужели это правда? — Мастаев буквально сражен.

— Хм, это еще не все, — усмехнулся Кныш. — Всю правду не опишешь.

— Я-я не верю.

— Наивный, разве ты не читал Маркса-Ленина? Все в мире взаимосвязано, всякому действию есть противодействие. И если идет обвальное обнищание многих, что ты видишь кругом, то, значит, где-то концентрируется и больше богатства. В буржуазной экономике это себе присвоили, назвав «законом Парето». А на самом деле все это разжевано и доказано в «Капитале» Маркса. Распишись.

— Нет, — твердо выдал Мастаев. — Это неправда.

— Вот тебе крест, — еще раз перекрестился Кныш. И, видя, что глаза Вахи наливаются гневом, он переменил тон: — Ну а вот сейчас мне поверишь. — Оказывается, за плотным, изящно инкрустированным бордово-массивным занавесом, за которым Ваха представлял окно, естественно-неоновая подсветка, в форме свечи, и как икона блестящее изображение апостола — Ленин! — О великий вождь, — с хрустом в коленях, с искренним ударом о паркет пал Митрофан Аполлонович, — не верят, не верят тебе некоторые бездарные ученики.

— Идиот! — тихо процедил Мастаев, с пренебрежением кинул справку на стол, прикрывая ею пачку купюр, и уже посреди кабинета услышал вслед:

— Ты о казенном жилье, в коем живете, помнишь?

— Мои предки жили в пещерах-гротах, в горах, и я проживу, — он уже с силой толкнул дверь, как последняя фраза добила его:

— А больной сын в Москве? — словно шило больно кольнуло в груди, и словно острие поворачивая: — Деньги возьми, ты ведь неимущий — пролетариат колхозный, или мнишь, что интеллигент… вшивый!

Раньше, когда здесь был Дом политпросвещения, Ваха всегда курил в волнении под березкой. Буквально выскочив из Исламского университета, он, как к спасению, бросился к родной березке. Ныне эта березка его успокаивала, она будто нашептывала ему — мир людей не обуздан в своих желаниях, стремлениях, склонен к переменам, к революциям, к авантюрам, ко лжи и обману, оправдывая себя всякими верованиями и заповедями. А вот есть другой мир — в твоих горах, в горах Кавказа, где мало людей, зато много гармонии, естества, красоты, искренности мира!

— В горы! — в очередной раз с явным облегчением подумал Ваха.

Однако, по мере того, как он шел к «Образцовому дому», а навстречу все более озабоченные, хмурые люди, и его настроение стало портиться, потому что он не может просто так бежать в горы — он кормилец, за ним сын, мать, дед. А он, действительно, неимущий.

Он не мог пойти в чуланчик, и, чтобы хоть как-то забыться, он вспомнил еще одно свое спасение — футбол.

Стадион «Динамо» в еще более унылом и заброшенном состоянии, чем сам город. Видно, что никто здесь давно не играет в футбол, не занимается физкультурой — не до спорта. Правда, встретил он здесь приятеля — тоже по старой привычке стадион приманил. Так, он рассказал многое о футболистах: уехали из республики. Так это не самая большая беда, беда в другом: одного прямо дома застрелили, другого похитили — требуют выкуп.

По пути от стадиона до «Образцового дома» типография:

— Ночью ко мне кто-то ломился, — Самохвалов бледен, подавлен. — Ты ведь знаешь, у меня хорошая квартира. Все уезжают, жилье продают, цены — мизер. А что я куплю за эти деньги в России?

— Чечня уже не Россия? — печален тон Вахи.

— Ну, сам знаешь. Надо бежать. А могилки родителей здесь. И куда мне на старости лет бежать? Да что я тебе говорю? У тебя, слышал, дела не лучше. Всюду бардак!

В плохом настроении Ваха пришел в чуланчик, а там радостная мать, деньги на столе, уже разложены по стопочкам:

— Какой-то парень твою зарплату на дом принес. Вот это отправим внучонку в Москву, это — на муку и сахар. Ну а это припрячем, — тут она изменилась в лице. — Боже! Не дай бог, кто узнает, — она прикрыла деньги скатертью. — Ты ведь, небось, не знаешь: люди в масках прямо во дворе похитили Бааева, хотя и охранник был рядом.

— Какого Бааева? — удивился сын.

— Альберта. Мужа Марии.

— Они ведь в разводе.

— В разводе. Да мать Альберта все к Дибировым захаживала. Виктория Оттовна — за, а вот Мария — нет, да ее вроде уговорили, и тут такое. Ужас. Говорят, выкуп — миллион долларов просят. Сынок, запри дверь. Без денег нынче тяжко.

— Да, — Ваха устало плюхнулся на диван. — Всю жизнь мы были без денег, да знали, что есть Ленин, компартия, труд и гарантированная зарплата, и все почти поровну. А теперь? Хм, миллион долларов?! Ты знаешь, сколько у тебя сейчас, если на доллары перевести? И полсотни долларов не будет. Ха-ха, жизнь нараспашку!

— Ты с ума сошел, — сказала Баппа. Эту фразу даже от матери Ваха воспринимал теперь болезненно. А она продолжала: — Знаешь, какое время? Сейчас и за червонец убить могут.

— Время всегда одно, — постулат деда повторил Ваха. — А вот люди, да — изменились. Переворот в сознании, революция в жизни. «Все от отсутствия знаний. ПСС, том 24, страница 86», — цитировал Ленина Мастаев и, пока мать озадаченно на него смотрела, заключил: — Деньги просто так не даются.