Еще у порога он услышал раскатистый «бархатный» голос Шаховского:

— А, слепец, здорово, здорово!

Болотников застал у князя Ерему. Иван Исаевич обнял посланца. Поцеловались.

— Садись, Иван Исаевич! — зарокотал Шаховской. — Ну, ну… сказывай, Еремей, все по порядку!

— Мне вот Ивану Исаевичу поведать надо… — заговорил Ерема.

Болотников выразительно на него посмотрел. Ерема понял, что про Телятевку при Шаховском говорить не следует.

— …Приветствие по правилу сказать надо, — осекшись, закончил Ерема. — Здравствуй, Иван Исаевич!

Еремей низко поклонился.

— Добро пожаловать! — ответно поклонился Болотников и посмотрел украдкой на воеводу, не заподозрил ли тот чего-нибудь.

Шаховской добродушно, чуть-чуть презрительно ухмылялся, видимо ничего не заметив.

«Должно, дивится князь мужицким повадкам, что ласков я с Еремой, да смеется над нами», — улыбаясь про себя, подумал Болотников.

Ерема стал рассказывать про свои странствования. Передал слова окольничего Матвеева. Князь сиял от удовольствия.

— Мы от тебя весточки получили. Пришли к нам попервоначалу мужики, коих ты из узилища вызволил. За ними — целая рать гулящих, разбойных людей, что под Москвой к нашему делу приворотил. А они других добрых молодцов подготовили. Пристало к нам их до тыщи. Ай да Ерема! Знатно ты поработал.

Еще долго рассказывал Ерема, пока его наконец не отпустили.

— Вот ладно! Слушай, Иван Исаевич, — заговорил Шаховской, оставшись наедине с Болотниковым. — Медленно прибывает рать, но собирается. Вижу, многомудр ты. Скоро ли начнем Шуйского воевать? Как мыслишь?

Болотников стал подробно развивать перед воеводой план похода на Москву.

— Высоко летаешь, сокол мой! — удовлетворенно и вместе с тем тревожно проговорил Шаховской.

— Бремя великое легло мне на плечи, князь. Не смехи ведь ратным начальником быть, из всяких и разных людей железный кулак сделать и бить им насмерть царево войско. Как богатыри наши разили ворогов, как во времена давние Спартак-иноземец разил.

— Справишься, Исаич, справишься. Верю, мил друг, в тебя! — все так же, но с каким-то неуловимым оттенком тревоги ободрял Шаховской.

— Благодарствую, княже, на добром слове, — спокойно ответил Болотников.

Придя в Путивль, Ерема отпустил Олешку домой. Тот простился, ушел, но вскоре вернулся, смущенно улыбаясь.

— Я, дяденька Ерема, побуду дома, а после вместе с тобой воевать стану. Родитель любит меня, и я его, токмо ныне скучно мне будет чеботарить… Не сдюжу, уйду. Не гони меня, дяденька.

Ерема обнял своего соратника.

— Буду ждать тебя, — ласково проговорил он. — Только не воевода же я. Поведаю о тебе Ивану Исаевичу. Даст бог, не отринет такого молодца.

Вечером того же дня Ерема подробно рассказал Болотникову о посещении Телятевки и заговорил об Олешке.

— Полюбился мне паренек, — прервал Иван Исаевич. — Только опечалю тебя, Ерема: заберу у тебя Олешку. При себе оставлю.

— В добрый час, Иван Исаевич, — обрадовался за юношу Ерема. — Он такого счастья и во сне не видел. В добрый час!

— Еще тебе поведаю, Ерема: хочешь не хочешь, а тебя оставлю в войске своем. Видишь ли, друг, в наше дело и князья встревают, и дворяне, и польские папы к нам ластятся. Кто его ведает, какие люди прилипнут да присосутся к моей воеводской избе. Следить за ими тебе поручаю, да и что во вражьих войсках, во вражьих тылах делается, — ведать тебе и мне надобно. Товарищей подбери. Вместе нам, мужикам, держаться надо. Князья князьями, дворяне дворянами, а мы сами по себе! Верно говорю, казак? — сверкнув белизной зубов, улыбнулся Болотников, хлопнув Ерему по плечу своей огромной обветренной пятерней.

— Велику почесть оказал ты мне, Иван Исаевич… Велику!..

Болотников решил съездить в Комарицкую волость. Захватил с собой Олешку.

Комарицкая волость славилась своей плодородной землей, хлебом, медом, воском. Мужики издавна здесь были злы на правительство, беспощадно расправившееся при Годунове с восстанием Хлопка и превратившее их из дворцовых черных крестьян в частновладельческих. Комарицкие мужики снабжали Болотникова хлебом, скотом и выставляли ратников.

В первое селение Болотников с Олешкой прибыли утром, на заре. Старик пастух трубил в рог, крестьянки выгоняли коров, с интересом поглядывая на двух всадников. Болотников подъехал к избе старосты Евстигнея Мясникова. Румяная, крепкая дочка его Палашка, выгонявшая корову, увидев подъезжающих, всплеснула руками от удивления и вскрикнула:

— Папаня, маманя! Едут, едут!

Из избы вышел сам Евстигней, жилистый, лысый старик с круглым, добродушно-хитрым лицом и длинной сивой бородой. Стоя на крыльце, глядел на спешившихся всадников, заулыбался.

Олешка подумал смешливо про Евстигнея: «Луна, право слово, луна усмехается!»

— А, Иван Исаевич! Дорогой наш! Сколько лет, сколько зим!

Мясников не раз был у Болотникова в Путивле.

— Здорово, Евстигней! Как живешь?

Они облобызались.

— Входите, входите, гости дорогие!