– Разве мы не можем попытаться сделать так, чтобы этот год был хорошим?

Анника удивленно посмотрела на него.

– Я знаю, я тебе неинтересен, – продолжил он. – У меня нет честолюбия, я не занимаюсь фитнесом, я недостаточно часто оказываю тебе знаки внимания. Но я ведь твой муж.

Том замолчал, и Аннике стало стыдно. Том не был ей неинтересен. Ей была неинтересна она сама. Но как это объяснить ему? Но прежде чем она успела что-либо возразить, Том тихо продолжил, как будто даже не обращаясь к ней:

– И я очень хочу им остаться.

На самом деле все началось, когда Андреа только исполнилось пять лет, а Микаэль должен был пойти в детский сад. Анника и Том договорились, что с осени они попробуют согласовать расписание, так чтобы все успевать. Анника планировала снова работать полный день, и Том, который взял последнюю часть отпуска по уходу за ребенком, тоже предвкушал возвращение к работе. Ни один из них не собирался переходить на полставки, но в то же время оба они понимали, что дети не должны из-за этого получать меньше внимания. И в саду они должны проводить не больше восьми часов, а лучше даже меньше.

Микаэль с трудом привыкал к саду. А они-то надеялись, что со вторым ребенком все будет проще – ведь в тот же садик уже ходила его сестра, и он всегда шел туда с Анникой или Томом, когда они отводили ее утром и забирали вечером. Несмотря на это, Микаэль сильно капризничал и первый месяц плакал каждый день.

Ложился у двери в коридоре и колотил ногами об пол, не давая себя одевать. Каждое утро разворачивалась целая битва. У Анники сердце кровью обливалось, когда она смотрела, как малыш отчаянно пытается настоять на своем. Пот лил с нее в три ручья, когда она, оставив рыдающего сына на попечение воспитателей, спешила к метро. Иногда ей и самой случалось всплакнуть по дороге на работу. Да и Тому было не легче. Однажды Микаэля стошнило перед уходом из дома. От злости и разочарования.

Понятное дело, Андреа тоже пришлось нелегко. От нее ожидали поведения примерной старшей сестры – спокойного, скромного. К счастью, эту роль она приняла. Зато начала капризничать по-своему – стала все делать очень медленно. Могла довести до сумасшествия, растягивая завтрак на целый час, переодеваясь несколько раз или берясь за книгу в тот момент, когда времени было в обрез.

Аннике ни разу не удалось прийти на работу вовремя, и, подводя итоги, она всегда ставила себе низкий балл. Ее постоянно мучила совесть из-за того, что она приходит позже и уходит раньше, и она даже попробовала приезжать в офис по субботам, чтобы это компенсировать, но ее хватило ненадолго, потому что в выходные там не было ни души и ее стараний все равно никто бы не заметил. Вместо этого она в случае необходимости стала брать работу на дом.

Том тоже работал вечерами и по ночам, чтобы успевать писать статьи. По утрам он обычно уходил из дома до семи, стараясь сделать максимум до того, как надо будет идти за детьми в сад. И несмотря ни на что, времени постоянно не хватало.

Анника приходила в отчаяние, видя, что все остальные успешно совмещают работу с воспитанием детей. По крайней мере, никто никогда не жаловался на трудности. Она не могла понять, что они с Томом делают не так. "Да это у всех так, – утешала ее Милла, – просто кто-то скрывает это лучше, кто-то хуже".

Через какое-то время стало проще управляться с Микаэлем, хотя он по-прежнему плакал, расставаясь с Анникой утром, и тянул к ней ручки, когда она, оставив его в саду, убегала на работу и махала ему на прощание. Но воспитатели уверяли ее, что днем он ведет себя спокойно, играет с другими детьми, хорошо ест и спит. Том и Анника почувствовали некоторое облегчение. Лишь бы все утряслось с садиком, говорили они себе, а все остальное уж как-нибудь уладится. Ведь другие-то справляются.

Так прошло несколько относительно спокойных недель. Потом Андреа подхватила грипп. Жар, ломота, боль в горле, так что она целую неделю отказывалась от еды, и еле-еле удавалось напоить ее киселем из шиповника. Она совсем исхудала, и Том и Анника по очереди сидели с ней дома. Андреа смогла вернуться в сад только через две недели, и спустя три дня Микаэль свалился с той же инфекцией, осложнившейся к тому же воспалением уха. А потом снова слегла Андреа – на сей раз с простудой. В общей сложности Микаэль пролежал дома три недели. Потом еще несколько дней Андрея – и уже наступил декабрь.

Когда дети выздоровели и снова пошли в сад, Анника и Том наконец смогли вернуться к нормальному режиму работы. Но тут заболел Том. Аннике пришлось со всем справляться самой: водить детей в сад, укладывать их вечером спать, покупать продукты и готовить еду. Том поправился, когда до Рождества оставалось от силы две недели – подарки не куплены, елка не наряжена, рождественские угощения не готовятся. И в квартире у них грязь и беспорядок, каких они еще не видели. Клубки пыли на полу, а все стекла и дверцы – в липких следах детских пальчиков.

Анника смотрела на эту картину, как моряк тонущего корабля смотрит на горизонт. Пыталась думать о предстоящих выходных. О днях, которые вернут жизни ценность, растерянную за осень.

Но все рождественские каникулы Анника проплакала. Дети стали беспокойными и утомляли ее, и даже у Тома вид сделался удрученный.

Постепенно проблемы рассосались. Будничная жизнь вошла в привычный ритм, но у Анники появилось ощущение, будто с той осени они с Томом так и не пришли в себя окончательно. Конечно, бывали у них и хорошие периоды, а иногда даже отличные, но случалось это все реже и реже. Времени постоянно не хватало. И если они иногда получали возможность побыть вдвоем, сил ни на что уже не было. Жизнь превратилась в одну затяжную реабилитацию после постоянных осложнений. Анника и Том не ссорились. Но любовь превратилась в функциональное средство, помогающее сохранить семью. Ни передышки, ни глотка свежего воздуха. Ни игры, ни желания. Всем заправляют заботы, и это им поистине удается.