– Что, если фараон, обязательно сволочь? – обиделся за профессию «важняк».

– Отвезите меня домой, я устала.

Больше до самой дачи Бутыгина она не сказала ни слова, и у Турецкого было время обдумать новую и совершенно неожиданную информацию. Если выстрелов было два, это все кардинально меняет. Яковлев стрелял один раз, Вершинина убила одна пуля, зачем тогда второй выстрел? А затем, что пуля Яковлева цели не достигла. Не убивал Яковлев Вершинина. Но кто тогда убийца?

– Тая, вы сможете официально подтвердить, что слышали два выстрела? – спросил Турецкий у девушки, помогая ей выбраться из машины.

– Ни за что, – фыркнула она. – И вообще, я с фараонами не разговариваю.

Ничего, во-первых, можно попробовать уговорить ее попозже, пусть остынет. А не согласится, в конце концов, можно отыскать в Москве Кацмана, быть может, он окажется сговорчивее.

А сейчас хотелось бы понять, кто убийца, если не Яковлев? Что мы о нем знаем? Только то, что стрелял он из оружия калибра 7,62. Но это мог быть и другой автомат, и снайперская винтовка, и даже пистолет. Да хоть тот же ТТ. Баллистическая экспертиза, по сути, подтвердила только тот факт, что пуля, выпущенная из автомата Калашникова с расстояния 500-600 метров, могла причинить имеющиеся разрушения черепу человека и стеклам машины. Баллисты только промерили отверстия, рассчитали скорость и убедились, что при такой скорости у пули хватило бы энергии на проделывание трех наших дырок. Но ведь точно такие же дырки мог проделать, например, снайпер, засевший в километре, или человек с пистолетом, находившийся в десяти шагах.

Но Тая с Кацманом слышали два выстрела, – значит, снайпер отпадает, за километр они бы винтовочный выстрел не расслышали, а даже если бы что-то и донеслось, это не выглядело бы как выстрел, так, хлопок.

Друбич. Даже если стрелял не он, то он как минимум скрыл от следствия факт второго выстрела. Значит, он в деле. Нет, это надо обмозговать конкретно, а пока, раз уж приехал, стоит заняться Буграми.

Турецкий планомерно объехал единственную улицу поселка, заглядывая за каждые ворота. Недостроенных домов было всего три, но ни один из них не примыкал вплотную к горе и не нуждался в сваях, о которых упоминал Рыжов. «Важняк» достиг открытых ворот в конце поселка и решил еще немного вокруг покататься. Может, Лещинский строит свое «Ласточкино гнездо» не в поселке, а где-то рядом, просто потом забор продлят, включив его особняк в охраняемую территорию. Асфальт довольно быстро сворачивал, сливаясь с трассой, ведущей на водохранилище, но от асфальта в лес ответвлялось пару грунтовок, разбитых колесами грузовиков. «Важняк» поехал по одной из них и довольно быстро наткнулся на бетонный забор и еще один блокпост у широченных цельножелезных ворот.

Два омоновца с автоматами выскочили из здания и бросились к его машине, на бегу передергивая затворы.

– Поворачивай! – заорал один, а второй, остановившись в двух шагах, прицелился в Турецкого через лобовое стекло.

Медленно, без резких движений двумя пальцами «важняк» выудил из кармана удостоверение и протянул его ближайшему омоновцу. Тот внимательно прочел, но автомат не опустил:

– Все равно не положено. Стратегический объект, без специального пропуска нельзя.

Пришлось развернуться и ехать обратно, не под пули же лезть. И выяснять, какой именно стратегический объект за забором, было бесполезно: все равно не скажут. Выворачивая на асфальт, Турецкий чуть не столкнулся с неожиданно выскочившим из-за поворота огромным мерседесовским фургоном, еле успел соскочить на обочину, а фургон на всех парах понесся к стратегическому объекту. Действительно, должно быть, серьезный объект, если вместо обычных «КамАЗов» туда такие машинки гоняют.

Добравшись до КПП в Зеленых Холмах, он подошел к охраннику и, предъявив корочки, поинтересовался:

– А которая тут дача Лещинского?

– Четвертая слева, – ответил тот.

Четвертым слева был действительно недостроенный трехэтажный особняк, но никаких свай у него не было, это Турецкий хорошо помнил. Неужели придется еще раз прессовать Рыжова, соврал ведь, подлец.

– Скажите, а вчера днем кто дежурил?

– Я.

– И сегодня опять вы?

– Сменщик заболел.

– Ясно. Тут тип один лысый крутился с собакой, с ротвейлером. Что ему было нужно?

– А вам зачем?

– Я веду дело вашего бывшего сослуживца Яковлева, помните такого?

– Понятно. Лысый этот – Игоря какой-то родственник. Приставал, сколько нам тут платят и все такое.

– И что вы ему сказали?

– А ничего не сказал, мне неприятности ни к чему, хочет, пусть идет к начальству и там выясняет.

– Тоже правильно, – согласился «важняк». – А тот стратегический объект в лесу тоже ваше подразделение охраняет?

– Не знаю я ничего, – мгновенно посуровел охранник. – Мне на пост надо.

Спортивный костюм болтался на Игоре как на вешалке, воспаленные глаза на сильно осунувшемся лице смотрели диковато, и вообще, вид у него был сильно больного, причем психически больного, человека: дерганые жесты, то и дело прорезающийся тик под левым веком, бегающие по столу пальцы. При этом он и не пытался взять себя в руки, даже говорил то полушепотом, то срываясь на крик, как будто внутри у него что-то пульсировало с непостоянной, неровной частотой.

– Что, полюбоваться пришел? – Он полез вроде бы обниматься, но остановился на полдороге, махнул рукой, оседлал табуретку и осклабился. – Видишь, во что я превратился? Рад? Доволен?

Николай Иванович счел за лучшее промолчать. Он и представить себе не мог, что все так плохо. Даже мелькнула мысль: а не подсел ли Игорь в колонии на наркотики, слишком уж его поведение походило на хрестоматийные повадки наркоманов.

– Зачем пришел? Почему ты? Я Маринку хотел видеть, – продолжал сыпать вопросами Игорь, ответы ему, кажется, были и не нужны. – Поесть принес? А сигареты? Что на воле? Грибов много в этом году? Солите?…