Куинн между тем продолжал:

— Если бы завещание было составлено раньше, значит Генри тебя действительно любил. Но в таком случае он наверняка переписал бы его после того, как ты сбежала и вышла за меня. Видит Бог, он был очень зол.

— Он не был зол, когда мы с ним виделись, — выпалила Элизабет не подумав.

— То есть? — Куинн вопросительно уставился на нее.

Элизабет решила не робеть.

— Генри не был зол, когда я его видела.

— Вот как? И когда же это было?

— Когда я приехала, чтобы сказать ему, что выхожу за тебя замуж, и попрощаться. — И, слегка краснея, добавила: — Ты хотел, чтобы это оставалось между нами, но не могла же я просто уйти, не сказав ему ни слова.

— И ты говоришь, он не разозлился?

— Совсем наоборот. Его удивила некоторая скоропалительность, но когда он спросил…

— О чем?

— Люблю ли я тебя, — с трудом выговорила она.

— И что ты ответила?

— Что люблю. По-моему, он был в восторге. Он сказал, что заметил, что мы с тобой не можем друг от друга глаз отвести… Как двое сумасшедших влюбленных. И еще он сказал, что будет скучать по мне, когда я уеду в Штаты. Но, клянусь тебе, он был рад. Не понимаю, почему он так на тебя разозлился, — растерянно добавила она.

— Я-то понимаю, — медленно проговорил Куинн. — Если только то, что ты сказала, правда.

— Это правда.

Элизабет смотрела на его до странности окаменевшее и мрачное лицо и не понимала, верит ли он ей.

Догоревшее полено с шелестом рассыпалось и превратилось в белесую золу.

Наконец Куинн очнулся и повернул к ней голову.

— Это было, когда ты испарилась, а Генри узнал, почему я на тебе женился. Он говорил, что я выжил тебя из дома… Завещание он составил вскоре после этого… не сомневаюсь, что он не терял надежды разыскать тебя.

Слезы навернулись на глаза Элизабет. Генри был искренне привязан к ней, верил в нее, доверял ей. Если бы она думала не только о себе, о своем горе, о своей болезненной утрате…

Куинн заметил ее волнение и положил ладонь ей на руку. Этот сочувственный жест окончательно лишил Элизабет самообладания. Слезы потекли по щекам, и одна слезинка капнула Куинну на руку. Элизабет неловко ее стерла.

Бормоча что-то себе под нос, Куинн вскочил на ноги и крепко обхватил ее.

Слезы хлынули потоком. Элизабет рыдала, оплакивая Генри, свою поруганную любовь и то, что могло бы быть.

Куинн держал ее так нежно, что она почти поверила в его искренность. Прижав ее голову к своей груди, он уткнулся губами в ее душистые волосы и, поглаживая спину, начал целовать в лоб, во влажные щеки, прикрытые веки и наконец — в губы.

Она не нашла в себе ни сил, ни желания бороться и, когда он поднял ее на руки, безропотно позволила отнести себя к нему в спальню.

Элизабет шевельнулась, и сразу блаженное чувство охватило сознание. Не открывая глаз, она лежала, погружаясь в это чувство, вновь и вновь переживая удовольствие, которое Куинн…

Куинн.

Нахлынули воспоминания минувшей ночи, и у Элизабет перехватило дыхание. Куинн положил ее на кровать и горячо и жадно излил на нее страсть. Оба горели. И так почти до утра.

Перед рассветом он поцелуем разбудил ее и снова любил, уже не торопясь, упиваясь каждой минутой, даря ей острое наслаждение, еще ни разу не испытанное ею в жизни.

Воспоминание вызвало дрожь.

— Замерзла?

Элизабет открыла глаза.

Куинн лежал, опираясь на локоть и вглядываясь в ее раскрасневшееся от сна лицо, в разметавшиеся по белой подушке черные волосы.

— Замерзла? — Он легко чмокнул ее в щеку.

— Нет, — едва слышно прошептала она.

В тусклом свете темнели его слегка взъерошенные волосы и щетина на подбородке, горели блестящие зеленые глаза.

Она не думала, что когда-нибудь снова увидит его таким, и у нее вновь перехватило дыхание.

Он улыбнулся, тепло и нежно.

— Хорошо провела свою брачную ночь? — И, глядя, как она густо краснеет, спросил: — Ты понимаешь, что, если не считать ту ночь в «Кораблике», мы с тобой впервые просыпаемся в одной постели? — Его рука, сильная и нежная, потянулась, чтобы накрыть и ласково потрепать грудь Элизабет. — Я мечтал об этом с тех пор, как ты сбежала. — Он с внезапной горечью воскликнул: — Бессмысленно пропавшие годы! Как много мы могли бы пережить, если бы ты меня не бросила!

Она отстранила его руку и села. Лучезарное счастье исчезло, утекло, как вода в сливное отверстие.

А что мне оставалось, когда я узнала, что ты на мне женился, только чтобы уберечь своего отца?

Он осторожно привстал.

— Ты так и не сказала мне, как ты узнала?

— Неважно.

— Для меня — важно. Я думал, не причастен ли к этому отец. Но если правда то, что ты мне говорила…

— Это правда, и Генри тут ни при чем.

— Но как?

Она сглотнула.