На столе доктора зазвонил телефон. Наршак снял трубку, внимательно выслушал говорившего, бросил отрывистое «да» и добавил, что будет через пять минут. Он положил трубку на рычаги и развел руками: мол, извините, у меня не так много времени. Доктор почесал бровь ухоженным пальцем, словно вспоминал, на чем он остановился.

– Вы сказали, что основная сложность заключается в кодировании, - напомнил Белов.

– Да, - подхватил Наршак.
– Можно просто вдалбливать в голову пациента, что пить - очень плохо. Пить - нельзя. Но это приносит результаты только в том случае, если психика больного... Как бы это помягче выразиться? Находится на низком уровне организации. Судя по всему, ваша бывшая супруга, - он обвел мужчин внимательным взглядом, - таковой не является. Ей этого будет недостаточно. Мы должны предложить что-то взамен алкоголя. Нечто такое, что заставит ее навсегда забыть о бутылке. Наверное, вы знаете, что ей особенно дорого.

– Ну...
– начал Шмидт.
– Сын, Иван...
– Он наморщил лоб, будто ничего другого вспомнить не мог.

– Материнская любовь - очень сильная мотивация, - согласился Наршак.
– Но, как видите, ей это не помогло. Что-нибудь еще?

– Она всегда хотела стать профессиональным музыкантом, - подал голос Белов.
– Ольга - скрипачка. Но... Видимо, и это не помогло.

Наршак криво усмехнулся.

– Не кажется ли вам это странным? Два бывших супруга не могут сказать, к чему стремилась их жена. О чем это говорит? О недостатке внимания и тепла.

Шмидт пожал плечами. Доктор Наршак подвел их к тому выводу, к которому они сами пришли вчера, - ответственность за все, что произошло с Ольгой, лежала на них.

.
– Мы виноваты, - тоном раскаивающегося школьника сказал Дмитрий.

– Признать вину - еще не значит исправить ошибку, - назидательно произнес Наршак.
– Но это уже немало. Мы постараемся выяснить круг ее интересов и направить энергию в правильное русло. Но вылечить ее без вашей помощи будет невозможно. А самое главное - чтобы она сама захотела себе помочь. Ольга должна почувствовать свою необходимость... Вы понимаете меня?

– Да, - все так же хором ответили Белов и Шмидт.

– Я очень на это надеюсь.
– Наршак поднялся из-за стола.
– Извините, пора идти. Много Дел. Я освобожусь ближе к вечеру, часам к шести. Если возникнут какие-либо вопросы, обращайтесь.

Он проводил их до двери кабинета. Белов и Шмидт выглядели пристыженными. Они вышли на улицу и сели в черный «мерседес» Шмидта.

– Дима, я должен лететь, - признался Белов.
– Меня ждут на Камчатке.

– Покоряешь очередной вулкан?
– вяло спросил Шмидт. Он повернул ключ в замке зажигания, и двигатель ожил. В кожаном чреве автомобиля не раздалось ни звука, но стрелка тахометра еле заметно дрогнула.

Белов покачал головой. Он вдруг понял, как это выглядит со стороны: лазать по вулканам, когда, пусть и бывшая, но все же жена, лежит в наркологической клинике. Он хотел было сказать, что едет на Камчатку отнюдь не развлекаться, но это прозвучало бы как оправдание. А оправдываться Белов не собирался.

– Нет. Вулканы тут ни при чем. Смотри телевизор. Скоро сам все узнаешь - из новостей.

Шмидт перевел селектор автоматической коробки передач в положение «Drive», и «мерседес», плавно набирая скорость, помчался вперед. Говорить не хотелось. Настроение было ни к черту.

– Отвезти тебя в аэропорт?
– спросил Шмидт.

– Спасибо, сам доберусь.

Москва таяла от июльской жары. Последние залпы тополиного пуха кружились в воздухе. Шмидт включил кондиционер, но к магнитоле даже не притронулся. Не тот был случай, чтобы слушать музыку.

– Когда она проснется, - упрямо сказал Шмидт, - то первое, что увидит, будет картина. «Похищение Европы», правильно?

– Угу...

– И если я не найду ее в художественных салонах, то ограблю Третьяковку. Вот что я сделаю. Смотри телевизор. Сам все узнаешь - из новостей.

Друзья рассмеялись. Белов ни на минуту не сомневался, что так оно и будет. Шмидт на все способен, сорвиголова... Что с него возьмешь?

Машина выехала за ворота аэропорта и помчалась по разбитому шоссе к городу. С непривычки Злобину было непросто управлять автомобилем с правым рулем; он-то как раз предлагал привезти транспортным рейсом тот черный «лексус», которым Белов пользовался в Красносибирске.

Но Лайза настояла на том, чтобы машина была местная, и обязательно с правым рулем. Она сказала, что не стоит противопоставлять себя народу, когда весь Дальний Восток, Камчатка и Сахалин ездят на чистокровных «японках»». И Белов не мог с ней не согласиться, потому что Лайза продумывала каждую мелочь и постоянно просчитывала реакцию избирателей.

Белов задумался. Недавние воспоминания промелькнули перед мысленным взором Александра за какую-то долю секунды. Он улыбнулся, представив Шмидта, тихонько водружающего репродукцию «Похищения Европы» на гвоздик, где раньше висело зеркало. И нахмурился, вспомнив вопрос репортера: «Правда ли, что вы бросили супругу, когда узнали о ее алкогольной зависимости?»

Острый вопрос, как удар под дых, заданный по всем правилам грязной журналистики. Белов чувствовал себя так, словно наступил в большую кучу дерьма; любые попытки выбраться из нее оборачивались дополнительным риском испачкаться. При всем при том репортер выглядел бесстрастным: этакий поборник справедливости, стремящийся рассказать доверчивым избирателям о подлинном моральном облике кандидата в губернаторы.