— Вам кажется, что он лишен дара сочувствия? Но это не так, — отважилась все же Летиция. — Вы находите его суровым и мрачным? Опять ошибка. Он веселый человек и никогда не падает духом, какие бы невзгоды на него ни обрушивала судьба. Доктор Корни утверждает, что никто не умеет так заразительно смеяться, как Вернон Уитфорд, никто не обладает таким чувством юмора. Последнее время он, правда, немного… но ваше жестокое «сварливый» к нему неприложимо. Дело в том, что он очень озабочен судьбой Кросджея и кое-какими другими обстоятельствами. Он собирается покинуть Паттерн-холл. Быть может, он и проигрывает рядом с теми, кто, не имея его теперешних забот, в состоянии безмятежно отдаться своему веселому нраву, но ваше определение: «Тритон, выброшенный на сушу», столь же не точно, сколь несправедливо. Я не знаю более превосходного человека, чем мистер Уитфорд.

— Я не сомневаюсь в его достоинствах, Летиция.

— Да, но ваш тон…

— Неужели? Должно быть, я вроде Кросджея, который утверждает, что он больше всего любит, чтобы было весело.

— Кому-кому, а Кросджею должно быть известно, каков мистер Уитфорд на самом деле. Мистер Уитфорд всегда, — с тех пор как я начала называть вас «Кларой», — защищал вас в разговоре со мной. И быть может, в те минуты, когда он больше всего напоминал вам вашу старую гувернантку, он размышлял о том, как бы вам помочь. Не далее как вчера вечером он говорил мне, что вам следовало бы довериться миссис Маунтстюарт. Теперь это уже не нужно. Я это вам просто так говорю. Он преданный друг.

— И неутомимый ходок.

— Ах!

Полковник де Крей, который все это время маячил поодаль, тщетно дожидаясь, чтобы девушки расстались, решил присоединиться к ним, в надежде образовать трио и впоследствии расщепить его на дуэт и на соло.

Клара зарделась, как невеста. Летиция бросила на нее быстрый, тревожный взгляд.

Подозрение, которое младенцем покоилось у ее груди, точно выпрыгнуло у нее из рук и крепко стало на мускулистые ножки.

— Где мой дружок? — спросила Клара.

— Празднует свободу, — в тон ей ответил полковник.

— Летиция, посоветуйте мистеру Уитфорду не тратить времени на поиски Кросджея. Мальчику лучше сегодня не мозолить кое-кому глаза. Во всяком случае, мне так кажется. Ах, но есть ли у него карманные деньги, полковник де Крей?

— Милорд располагает собственным казначеем.

— Как вы внимательны!

Грудь у Летиции вздымалась в лад непроизнесенному восклицанию, которое звучало бы примерно так: «О, женщина, женщина! Вечно ты попадаешься на приманку ложного блеска и мишуры. А того, кто верен, скромен и добр, не замечаешь!»

Да, театральная риторика эта еще бытует в тайных монологах строгих моралистов.

Летиция и сама не могла бы сказать, почему ей в голову пришло сравнивать этих двоих: не могла же она думать о Верноне как о сопернике де Крея, — не говоря уже о неуместности самой мысли о подобном соперничестве в сердце девушки, связанной словом с третьим! Как бы то ни было, Летиция чувствовала себя оскорбленной за весь свой пол: легкомысленное предпочтение, которое Клара оказывала человеку, безусловно менее достойному, словно набрасывало тень на всех женщин, заставляя усомниться в их нравственной чистоте. Клара, когда она так беспечно, мимоходом, сравнивала себя с Кросджеем, по всей вероятности, и представления не имела о том, что между молодыми женщинами и мальчишками давно уже установлено сходство и что считается, будто их роднят пылкость, влюбчивость и общие вкусы. Летицию сравнение это всегда коробило, и она решительно его отвергала; лишь изредка, когда ей попадалась какая-нибудь очень уже ветреная девица (и то среди совсем молоденьких), соглашалась она признать его справедливость. Не обладая философским равнодушием Вернона, она с тревогой внимала дуэту, который Клара Мидлтон исполняла с полковником де Креем: гармония этой музыки резала Летиции слух.

Оставить их, однако, она не могла: Клара держала ее под руку и не отпускала. Временами голос полковника понижался почти до шепота. Кларины ответы, впрочем, звучали отчетливо и громко. Сметливый полковник понял намек и, следуя лучшим традициям опытного интригана, принялся усиленно ухаживать за мисс Дейл, но и тут получил нечто вроде отповеди.

— Мы говорили с полковником о том, как бы нам вылечить профессора Круклина от его насморка, — сказала Клара.

Де Крей спохватился, что сделал ложный шаг; вот уж не ожидал он, что его, такого завзятого интригана, будут учить такту. Впрочем, смелость мисс Мидлтон его уже не удивляла: он догадывался, что в этой молодой особе таятся недюжинные силы. Опасаясь, как бы она не пошла дальше и не лишила его преимуществ, какие ему давало наличие общей с ней тайны, он ловко, с подчеркнутой покорностью, переменил тему разговора.

Когда к ним присоединился сэр Уилоби, на Кларином лице можно было прочитать робкое дружелюбие и скрытый вопрос, понятный, впрочем, одной Летиции, которая изо всех сил уверяла себя, что правильно истолковала его ночные речи. Но какие же тут могли быть сомнения? Ну, конечно же, ей удалось убедить сэра Уилоби даровать Кларе свободу. Законное ли это было заключение или нет, оно зиждилось на прочном фундаменте. Еще вчера утром она не могла бы себе представить подобное. Теперь же она уверовала в то, что может влиять на сэра Уилоби, ибо после полуночной беседы впервые почувствовала, что начинает освобождаться от почти физического ощущения его превосходства. Ее словно расколдовали. Он не казался ей другим, это сама она стала сильнее. Он не нависал над нею больше, как туча, не манил, как магнит: туча, которая, как ей некогда казалось, вобрала в себя все сияние небес, рассеялась; магнит был бессилен вертеть ею, как стрелкой компаса. Она и сейчас видела в нем человека, достойного восхищения; его благородная осанка, прекрасное сложение, изящество, с каким он склонился к Кларе, легко касаясь ее руки, — все это оправдывало фанатический восторг, испытываемый ею в ранней юности, когда она еще не была способна подвергнуть очарование своего героя строгому анализу. Зато теперь, воздавая должное отдельным его качествам, она была в состоянии хладнокровно слагать их в целое. Самое большее, что она могла чувствовать к нему, — это жалость. Она не видела в нем чудовища, каким он предстал перед пробудившимся сознанием мисс Мидлтон. Она просто отнесла его к разряду прочих мужчин; он сделался в ее глазах «одним из них». Свое разочарование она не ставила ему в укор. Напротив, она винила одну себя, объясняя происшедшую в ней перемену тем, что молодость ее ушла — иначе разве волна жалости, поднявшаяся в ее душе, не увлекла бы ее дальше на своем гребне? Но Летиция в самом деле испытывала жалость — жгучую жалость, и больше ничего. «Должно быть, все еще надеется уговорить Клару», — подумала она, взглянув на Уилоби. Клара же — Летиции было ясно и это — была с ним мила постольку, поскольку рассчитывала на его великодушие. Летиция вздохнула. Почерпнув силы в печальном взгляде, которым она их проводила, сэр Уилоби взял Клару под руку и повел ее в лабораторию.

Летиции нужно было передать Вернону, чтобы он не искал Кросджея понапрасну ни в доме, ни где-нибудь в пределах усадьбы. Но доктор Мидлтон ухватился за него, чтобы поведать о своем споре с профессором Круклином по поводу писателей античности — профессор обещался прийти и продолжить этот спор.

— Превосходный ученый, — заметил о нем достопочтенный доктор, — но капризный, как, впрочем, все люди, не умеющие пить.

— Он, кажется, простудился? — спросил Вернон. — Надеюсь, сэр, вино пришлось вам по вкусу?