— Не гоже мне, рыцарю, выступать в поединок с оруженосцем, — гордо заявил каштелян, который понимал, что победа над юношей его не прославит, а поражение осрамит на всю жизнь.

— А всё-таки тебе придётся драться, если тебе честь дороже жизни, — воскликнул князь Олександр. — Юноша этот мерялся силами и не с такими проходимцами, как ты, а с первыми бойцами страны!

— Ты слышал, каштелян! — заключил великий князь. — Боярин Андрий Юрша назвал тебя лжецом и основывает сие утверждение на доказательствах.

— Какие же это доказательства? — с пренебрежением ответил каштелян. — Свидетельство какого-то мужика? Я привезу вам двести мужиков, которые под присягой дадут показания, что Юрша врёт. И, наконец, если даже мужик прав, то правда и то, что боярин Микола вырезал несколько сот рыцарей и ратников, которыми я сам командовал.

— Каштелян, — возразил князь Олександр. — Андрий Юрша и мужик Грицько говорят правду, и в том моя порука.

И он кинул рукавицу к ногам Зарембы.

Однако тот не поднял её. Ужас охватил Зарембу, когда он поглядел на могучую фигуру князя, и каштелян решил любой ценой избежать поединка. Поклонившись великому князю, он сказал:

— Ваша великокняжеская милость, прошу защитить посланца вашего брата от нахальных бояр. Меч, защищающий мою жизнь, стоит у великокняжеского трона.

Выражение несказанного презрения появилось на лице князя-рыцаря.

— Подними рукавицу, Нос, — приказал он, — а ты, Юрша, отстань, а ты, Заремба, отвечай: боярин вырезал весь твой полк, это правда?

— Клянусь муками Христа, что правда! Не оставил ни живой души.

— А как же спасся ты?

— Меня боярин взял в плен…

— Взял в плен? Пощадил? — допрашивал Свидригайло, и лицо его даже посинело. — Пощадил тебя… а ты?.. А ты его?..

И вдруг изо всех сил ударил королевского посла кулаком в лицо.

От духоты, паров пива, мёда и вин у Андрия закружилась голова, и он покинул пирующих. Кровь пульсировала в висках, в глазах мелькали жёлтые круги, как это бывает у непривычных к большим собраниям людей.

Тумак, который великий князь соизволил собственноручно залепить послу короля, привёл Свидригайла в хорошее настроение. Сорвав злость, он словно освободился от тяжести, которая угнетала и раздражала. Его буйный нрав требовал порой таких взрывов, после чего приходило успокоение. Сыпавшиеся милости, пожалования, подарки, остроты, а особенно вкусная еда и хмельное питье заставляли княжий двор забыть о вспыльчивости и непоследовательности своего государя. Все, кто его знал, пользовались этим и веселились вместе с ним так, что пыль стояла столбом. Хоровое пение, сальные шутки скоморохов, хохот, крик и музыка заглушали невесёлые мысли, притупляли чувства и доводили до самозабвения. Хмель, шум и духота, переполненные желудки — всё это усыпляло и делало людей обидчивыми и восприимчивыми только к самым грубым оскорблениям и действиям. Молодого Юршу, не приученного ко всему этому, тревожила и удручала такая сутолока. Он пьянел, а громкий гомон и визгливая музыка не позволяли понимать шутки и вести беседу.

Он вышел из зала, за ним украдкой выскользнул и Грицько. После ухода посла молодой селянин рассказал великому князю всё, что знал о боярине Миколе из Рудников. Свидригайлу очень понравилась сообразительность мужика, и, не любивший сдерживать свои порывы и давать отчёт в своих поступках, князь велел перевести Грицька на боярскую службу в Рудники. Это означало, что Грицько со временем имел право прогнать малолетнего сына боярина Миколы из вотчины и распоряжаться ею в качестве великокняжеского опекуна, чтобы впоследствии стать её полным хозяином. Получив такое пожалование, Грицько поначалу совсем растерялся, но через минуту припал к стопам великого князя со словами благодарности и уверением, что будет служить ему верой и правдой. Свидригайло ласково отпустил его, радуясь, что может теперь позвать новоиспечённого боярина на суд по делу о замученном польским каштеляном Миколе из Рудников. Таким образом, можно было затянуть переговоры на полгода и тем временем собрать войско.

Андрийко прохаживался взад и вперёд по площади, обходя стоящие возы и лежащие на земле вьюки и наслаждался свежим воздухом. На площади не осталось ни души, и только на стенах замка при свете луны чернели силуэты дозорных; не видно было даже собак. Все ужинали, о чём свидетельствовал доносившийся из кухни громкий говор, даже более громкий, чем из боярских палат.

Понемножку проходила головная боль, мысли сначала лениво, потом всё быстрей замелькали в утомлённом мозгу, вызывая невесёлые воспоминания. Не испытавшее любви сердце целиком захватила борьба, она же овладела и воображением. Думы вертелись вокруг покойного отца и боярина Миколы, Мартуся же была словно цветочек на пустыре. И улыбалась ему душа Андрийки, но глухой пустырь наводил грусть, и цветочек терялся среди бурьяна, выгорезшей травы и лисьих нор…

— Боярин! — раздался внезапно позади него голос. — Боярин!

— Кто это?

— Это я, Грицько.

Андрийка вспыхнул, желчь закипела в сердце.

— Ах, это ты… досточтимый боярин!

— Коришь меня, боярин? — качал спокойно Грицько. — А ежели бы пожалованное мне выпросил бы кто другой и дети боярина пошли бы по миру, что тогда? Теперь же они по-прежнему будут сидеть в своей вотчине, а хозяйством и службой займусь я. Неужто ты мог подумать, что я почитаю кмета меньше боярина? Но что делать, если Свидригайло наша единственная надежда, вот ты сам несёшь службу за покойного отца, а маленький Денис из Рудников ездит ещё верхом на палочке…

Андрийке стало стыдно за себя.

— Прости, Грицько, в душе у меня накипело столько злобы и желчи, что порой я готов обругать и солнце.

— Ничего! Знаю я, что такое накипевшая злость и желчь, но только она у тебя, Андрийко, ещё не изглодала души, ты её выплёвываешь, а не глотаешь. Она ещё не переполнила нутро, как у меня… Что это?

Кто-то громко стучал в ворота замка. Видимо, он перешёл через ров по цепям разводного моста и теперь колотил в ворота. Очевидно, это кто-то из своих, потому что часовой не дал знать о приходе чужого, а спокойно смотрел с высоты, как подручные привратника пошли отодвигать засов. В крытой галерее блеснул огонёк, и вскоре со стуком и лязгом отодвинулись тяжёлые ворота. Из тёмного свода быстрым шагом вышел высокий стройный человек в длинном плаще с капюшоном.