Удрученная и обессиленная, я откинула голову назад, закрыла глаза и стала ждать, когда миссис Бродфилд сочтет, что с меня достаточно горячей ванны. Наконец она вернулась и помогла мне выбраться из воды. Моя кожа была такой красной, как если бы я обгорела, случайно уснув на пляже Вирджиния-Бич в июле месяце, и вся я походила на переваренные макароны. Сестра уложила меня на живот на полотенца, расстеленные на кровати. Я закрыла глаза, а ее сильные пальцы задвигались медленными круговыми движениями вниз по телу, начиная с основания шеи и кончая ягодицами.

Услышав голос Тони, я сразу открыла глаза. «Боже мой, — подумалось мне, — я ведь совершенно голая на этой кровати!» Попытка быстро повернуться и натянуть на себя какое-нибудь полотенце не увенчалась успехом, а миссис Бродфилд практически не помогала.

— Извините, — сказал он. — Я невольно увидел процедуру краешком правого глаза. Проходя мимо, хотел лишь сказать, что парикмахер будет здесь завтра в три часа. Извините еще раз, — повторил он и вышел.

— Миссис Бродфилд, почему вы не закрыли мою дверь, когда начали массаж? — потребовала я.

— Это меня меньше всего касается.

— Но зато совсем небезразлично мне. У меня еще осталась кое-какая скромность, к вашему сведению. Тони — мужчина.

— Я знаю, кто такой Тони, спасибо. Простите, — спохватилась она через секунду. — В следующий раз я постараюсь закрыть дверь.

— Прошу вас.

Даже после того, как она натерла меня смягчающим кремом и я надела свежую ночную сорочку, моя кожа продолжала зудеть от горячей ванны. Я почувствовала облегчение лишь после короткого сна. Миссис Бродфилд принесла мне сок, а позднее вернулась сказать, что прибыл дамский парикмахер. Едва я успела снова перебраться в коляску, как Тони вошел вместе с высоким худощавым мужчиной с вьющимися светлыми волосами и светлыми, почти незаметными бровями. У него была очень белая кожа и ярко-розовые губы. Я подумала, что любая женщина отдала бы душу за его мягкие зеленые глаза.

Тони представил его просто как Рене и тут же добавил, что он француз. Однако у меня создалось впечатление, что хотя он и имеет французские корни, родился здесь, в Америке. Его акцент был несколько искусственный, скорее, предназначенный для его клиенток. После работы Рене, очевидно, говорил, как любой коренной американец.

— А, мадемуазель. — Он отступил назад и склонил свою голову вначале направо, затем налево, потом покивал ею, как бы раздумывая, что следует сделать с моими волосами. Он наклонился, взял прядь моих волос в свою ладонь и покачал головой. — Густые и tr`es [4] толстые, — заявил он. — Но, увы, неухоженные n’estcepas [5] . — Он повернулся к Тони за подтверждением. Тот кивнул. — Не беспокойтесь, мадемуазель, Рене совершит чудо. За короткое время руки Рене сделают чудеса.

— Я хочу только, чтобы их помыли и уложили.

— Pardonnez moi [6] ? — Он посмотрел на Тони. — Но я думал… цвет волос?

— Рене — специалист, Энни. Давай вначале послушаем его мнение.

— Вы освежите beaucoup [7] ваше лицо, мадемуазель, — заявил он, отступив на несколько шагов назад, чтобы снова оценить мой облик. — Это нетрудно. — Он кивнул, как бы убеждая себя. — Просто доверьтесь моим рукам, мадемуазель. — Он протянул вперед ладони, словно я могла увидеть что-то необычное в его мягких длинных пальцах.

Взглянув на себя в зеркало, я подумала: «Может быть, мне стоит положиться на этого так называемого эксперта по красоте?»

— Очень хорошо, делайте то, что, по вашему мнению, надо сделать.

— Tr`es bien [8] . — Рене потер свои руки.

Я закрыла глаза и откинулась на спинку коляски. Тони весь сиял. Он подвез меня к раковине, и его эксперт по красоте приступил к работе.

Посмотрев в зеркало, я увидела лицо мамы, а не свое собственное. Изменение цвета волос совершило нечто фантастическое: на меня смотрело лицо с тех старых фотографий. Дамский парикмахер оказался волшебником, который отправил меня в прошлое. Он воплотил мечту Тони — прокрутил годы назад и возродил то время, когда Тони был самым счастливым человеком здесь, в Фарти. В выражении моего лица появилось что-то новое. Рене придал волосам светло-серебристый цвет, подрезал их и уложил так, что я стала выглядеть совершенно как моя мама на той фотографии у конюшни. Оказалось, что Тони дал парикмахеру в качестве образца этот снимок.

Меня интересовало, как отреагирует на перемену Люк. Он видел старые фотографии мамы и всегда говорил, что считает ее удивительной красавицей. Будет ли он такого же мнения, взглянув на меня теперь? А после, когда мы останемся одни, возьмет ли он мою руку и станет ли шептать мне о своих чувствах. Я так размечталась, что даже слышала его слова:

«Энни, когда я впервые увидел тебя с волосами того цвета, который был у твоей матери, я понял, что, несмотря на все запреты, должен сказать тебе о моих истинных чувствах. Ты должна знать о моей глубокой любви к тебе. О Энни, я не могу скрывать это. Я не могу!»

Я прокручивала в своем воображении эти желанные слова вновь и вновь, затем открыла глаза и пристально посмотрела в зеркало. Если бы изменение цвета моих волос могло бы сделать все это…

— Энни, это ты? — В комнату вошел Дрейк с двумя чемоданами, наполненными моими одеждой и обувью. Он поставил их в ногах у моей кровати и уставился на меня с легкой улыбкой на губах. Я положила ручное зеркало и внимательно посмотрела на него, чтобы понять настоящую реакцию на мой новый облик.