–И рады бы, да не на что, – развёл руками Борис. – В вашем милом городке у нас украли деньги.

–Тогда отходите в сторону, не загораживайте прилавок, – прикрикнул на нас парень.

–Вы очень любезны, – усмехнулась я. – Может, хотя бы скажете, где тут у вас носками торгуют?

–На носки у них деньги есть, – ревниво заметил продавец фигурок.

–Носки стоят в десять раз дешевле, чем ваши безделушки, – парировал Борис, доставая из кармана пальто три мятых десятки и предъявляя их собеседнику. – Вот всё, что у меня есть из наличности. Может, уступите шпица?

–Идите себе за носками, – поджал губы торговец. – Параллельный ряд, крайнее место с той стороны.

И парень махнул рукой в противоположную от себя сторону.

–Я считаю, что надо пойти в милицию и заявить о краже, – пробираясь между рядами в указанном направлении, говорил Борис.

–Ты хочешь проторчать в милиции остаток дня и уехать отсюда ни с чем? – не поддавалась я на уговоры. – Неужели ты веришь, что нам вернут наши деньги, адвокатские удостоверения и кредитные карточки?

–У меня не было в бумажнике удостоверения и кредиток, – пожал плечами Джуниор.

–Где же они у тебя были? – оторопела я, внутренне холодея.

–В секретном кармашке, – потупился кудрявый друг.

–Что же ты сразу не сказал? Я думала, ты не блокируешь карточки, потому что уверен, что ими не воспользуются. Постой, я свои заблокирую.

Я отошла к табачному киоску и потратила полчаса на то, чтобы дозвониться до службы клиентской поддержки банка и заблокировать кредитки. К лотку с носками мы попали ближе к обеду. Многие торговцы уже сворачивали торговлю, а рыхлая блондинка в вязаном пальто с растянутыми карманами свой чулочно-носочный ассортимент только выкладывала на прилавок.

–Если бы мне сказали, что эта медуза когда-то была красоткой и играла в театре главные роли, я бы ни за что не поверил, – чуть слышно прошептал Борис, приближаясь к нужному месту.

–Посмотрим, что с тобой через двадцать лет станет, – буркнула я. – Доставай удостоверение, покажем ей твоё. Я теперь, Боречка, без тебя как без рук. Никуда не отпущу, будешь везде со мной ездить.

Борис польщённо улыбнулся и полез в специальный потайной кармашек за адвокатским удостоверением.

Бывшая актриса Светлана долго не могла взять в толк, что от неё хотят столичные адвокаты, пока наконец не сообразила, что речь идёт не о её бедовом сыне, опасавшемся преследования со стороны полиции, а о старинной подруге по театру.

–Так вы про Нину спрашиваете, – с облегчением вздохнула она, светлея лицом. – Пойдёмте в кафе, посидим, поговорим. Или мы не русские люди?

Торопливо покидав носки обратно в коробку, женщина перетащила товар в камеру хранения и с видимым облегчением направилась к летнему шатру с пластиковыми столиками, за которыми, кутаясь в пальто, потягивали пиво утомлённые шопингом посетители и удачливые торговцы. По пути к пустующему столику Светлана перездоровалась практически со всеми, кто находился в кафе, тем самым давая понять, что она в этом заведении свой человек.

–Ну что, по пивку или сразу закажем водочки? – в предвкушении потирая руки, подмигнула она.

–Мы за рулём, – поспешно откликнулась я. – Мы будем кофе. Борь, закажи нам по чашке капучино.

–А я возьму себе пивка, – решила Светлана. – И рыбки солёной. Угощаете?

–Само собой, – с готовностью откликнулся Борис, поправляясь к барной стойке и на ходу вынимая из потайного кармашка кредитные карты.

–Кредитки принимаете? – поинтересовался мой друг у сурового кавказского мужчины, тоскующего за прилавком.

–А как же, – хмуро откликнулся тот. – Что заказывать будем?

В ожидании Бориса я выложила на стол блокнот и ручку и с интересом посмотрела на сидящую напротив меня женщину. Она восприняла этот взгляд как сигнал к началу беседы и, закурив сигарету, неспешно проговорила:

–Про Нину я вам ничего сказать не могу. Она как уехала к дочери в Москву, так больше и не приезжала.

–Когда же она уехала к дочери? – удивилась я.

Насколько я знала из рассказа адвоката Грачёва, мать Эммы на момент их знакомства жила в Рязани. Либо Светлана что-то путает, либо костюмерша Глаголева наврала лучшей подруге.

–А как продала квартиру, так сразу и уехала, – выпуская из ноздрей дым, ответила собеседница. – Сказала, что Эмма теперь в институте учится, за ней присматривать нужно, а то девочка молодая, мало ли что.

–Своего московского адреса вам Нина не оставила? – подал голос подоспевший Борис, расставляя на столе чашки с кофе, кружку с пивом и очищенную воблу на блюдце.

–Не-а, не оставила, – с удовольствием глотнув пива, проговорила свидетельница, посасывая кусочек рыбки. – Я даже удивилась. Но, – хитро прищурилась она, – я знаю, в чём тут дело. Перед самым отъездом к Нине мужчина из Москвы приезжал. Голос у него густой, как у оперного певца. Он сначала вокруг Нинки увивался, а как увидел меня – голову потерял. Думаю, Глаголева из-за него на меня обиделась, потому ничего и не сказала. Она такая чувствительная, всё близко к сердцу принимает. Когда мужик её, Василий, с учительницей Эмкиной закрутил, Нинка даже слушать его оправданий не стала, выгнала из дома. Да ещё нажаловалась директору школы, и учительнице всыпали по первое число. Мой Рома в том же классе учился, они с Эммой одногодки, так сын рассказывал, что их Людмила Викторовна на пять кило похудела, так из-за этой истории переживала. Даже к Нинке бегала извиняться. Пришла и говорит: «Простите меня, Нина Юрьевна, бес попутал. Не нужен мне Василий, пусть с вами живёт». А Нинка ни в какую – развод, и точка. Вот как обиделась.