Я еще никогда не растапливал печь, но мне сразу удалось это сделать. Случайно ли так получилось, или дрова были сухими, - не знаю. Через какое-то время я подбросил в печку пару угольных брикетов. Комната быстро согрелась.

Наконец вернулась мать, нагруженная тяжелыми сумками, и без сил повалилась на кровать. Она, кажется, даже не заметила, как тепло в домике.

“Долго меня не было?” - спросила она.
– “Что ты делал все это время? Надеюсь, ты не очень беспокоился?”

Я молча стоял перед лежащей на кровати матерью. Когда же она, наконец, почувствует, как у нас тепло?

“Знаешь, где я была?” - продолжала она.- “Я была у Хотце в Каульсдорфе. Жены его не было, но я познакомилась с его свояченицей. Дом у Хотце небольшой, но с большим садом. Нас туда отвез его друг, господин Радни У Радни - птицеферма недалеко от Кепеника, патруль его почти никогда не проверяет. Это было очень приятно. Посмотри, что я принесла!”

Она вскочила с кровати и с торжеством показала мне содержимое сумок. “Видишь, цыпленок! Как давно я не ела курятины!”

Мать была вне себя от радости. Один за другим она вытаскивала из сумок продукты: масло, буханку хлеба, сельдерей и кольраби.

“Овощи дал Хотце”, - говорила она.
– “У него большой огород. Он дал мне еще морковь, она такая полезная, особенно для глаз и зубов. В твоем возрасте нужно есть побольше овощей. Ничего, ты еще наверстаешь упущенное. Хотце говорит, - весь этот ужас скоро закончится”.

Такой счастливой я не видел мать уже очень давно. Она то и дело взвешивала в руке тушку цыпленка и восхищенно повторяла: “Смотри, какой откормленный!” Матери хотелось, чтобы я тоже разделил ее радость. Мы разложили все принесенное на кровати.

“Сегодня вечером мы устроим пир! Наедимся до отвала!” Теперь, наконец, она увидела, что в печке пылает огонь. “Ты затопил печку!” - воскликнула она и порывисто обняла меня”.
– “Потрясающе! Ты просто гений. Мой сын гений!”

Она бросилась вместе со мной на кровать, прямо на всю эту снедь. “Мама!” - закричал я.
– “Осторожно, масло!”

“Мама, осторожно, масло!” - смеясь, передразнила меня она.

На нее напал приступ безудержного хохота. От смеха она закашлялась. Я хлопал ее по спине, чтобы она перестала.

“Мама, осторожно, масло!” - задыхаясь от смеха, повторила она.
– “Сегодня вечером в меню - мама, масло и цыпленок”.

Мне было совсем не до смеха. Я был рад, что мать не заметила моего состояния.

На следующей неделе я позвонил в шведское посольство. Атташе сразу снял трубку. Он сказал, что я должен оставаться там, где нахожусь в данный момент. Он сам придет ко мне.

Теперь я не помню, почему мы встретились с ним у станции метро Янновицбрюкке. Он вышел из метро и сразу, не поздоровавшись, потянул меня прочь от входа. Мать опять ушла куда-то “за добычей”, и у меня было много времени.

“Где твоя мама?” - неприветливо спросил он.

Я рассказал ему, что она уже три дня как исчезла, и я не знаю, где ее искать. Кроме того, у меня закончились топливо и продукты, но не могу же я без конца бегать по городу! От этой беготни я страшно устаю, а пользоваться городским транспортом не могу - опасно.

Как и в первый раз, он опять сказал, что не верит ни одному моему слову. Тогда я попросил его пойти вместе со мной в поселок огородников, чтобы он сам мог убедиться в том, что я говорю чистую правду. Про себя я молился, чтобы мать к этому времени еще не вернулась Было бы лучше всего, если она вернется ближе к вечеру.

К моей просьбе атташе отнесся очень серьезно. Какое-то время он с недовольным видом шел со мной пешком. Однако ему это скоро надоело.

“Давай рискнем, поедем на метро. Куда нам ехать?”

“До Германплац. А оттуда - минут десять пешком”.

Нам повезло. Увидев наш домик, он вначале не хотел входить туда. Я открыл дверь и вошел внутрь. Помедлив, он последовал за мной, быстро огляделся по сторонам и снова взял меня за руку.

“Идем”, - сказал он.
– “Закрой дверь и идем отсюда”.

“Сейчас здесь безопаснее, чем где-нибудь в другом месте. Осталось еще немного дров, и я могу затопить печку, если вам холодно. В это время года здесь никто не бывает. Нас никто не услышит”, - продолжал я свою игру.

“Идем отсюда” - повторил атташе.

Я заметил - он боится. Он боится оставаться здесь, и с каждой минутой боится все больше.

“Мы отправимся на станцию “Штеттинский вокзал”. Хорошо бы тебе переодеться. У тебя здесь есть другая одежда?”

Я отрицательно покачал головой.