— Джон, у тебя нет ни малейшей причины воротить нос от Салли Сноу,— заведомо невпопад ответила мне эта лукавая девчонка, сделав вид, что пропустила вопрос мимо ушей.

— Подумать только, не спросить ни матушки, ни ме­ня! Честное слово, Анни, я был о тебе куда лучшего мне­ния!— заметил я в том же духе, не давая ей уклониться от разговора о Томе Фаггусе.

— Нет, правда, Джон, матушка очень хочет, чтобы ты женился на Салли. Несчастная девушка, она готова це­ловать землю, по которой ты ходишь!

— Это твой воздыхатель, надо полагать, наговорил тебе три короба насчет земли, которую он готов целовать потому, что по ней ступала твоя нога, а ты, небось, и уши развесила, дурочка?

— Поверь, Джон, Салли в самом деле от тебя без па­мяти. Когда ее батюшки не станет, ей по завещанию отой­дет половина их фермы. Иногда она ведет себя заносчиво, но ты не думай, это она понарошку, чтобы ты обратил на нее внимание. А еще, Джон, она знает толк в молочном хо­зяйстве и печет такие пироги, что просто пальчики...

— Анни, перестань городить чепуху. Я хочу знать всю правду о тебе и Томе Фаггусе. Ты в самом деле собралась идти за него замуж?

— Я? Господь с тобой! Разве я могу выйти замуж раньше, чем женится мой дорогой брат? Кто же тогда позаботится о нем, кто зажарит для него оленье мясо луч­ше меня? Разве что Салли, не так ли, Джон? Пойдем до­мой, и немедленно, я приготовлю тебе отличный кусок. За ужином ты, поди, так ничего и не съел: тебе нужно было потчевать гостей.

Что правда, то правда. Эту негодницу все равно не переколпачишь, а есть мне хотелось зверски. Я покорно пошел за ней следом, а она, прекрасно зная, что застичь меня сейчас врасплох проще простого, остановилась у во­рот фермы и сделала вид, что платьице ее за что-то заце­пилось, а когда я бросился помогать ей, она взглянула мне прямо в глаза — на небе в это время сияла полная луна — и внезапно спросила:

— А твоя возлюбленная сможет зажарить оленину, Джон?

— Навряд ли,— небрежно заметил я, не ожидая под­воха.— Она ведь не какая-нибудь судомойка.

— Она, наверное, и вполовину не такая хорошенькая, как Салли Сноу, так ведь? — снова спросила Анни.

— Что ты! Да она в десять тысяч раз краше деся­ти тысяч Салли Сноу, вместе взятых! — с жаром возра­зил я.

— Посмотрел бы ты, какие у Салли чудесные глаза,— не унимаясь, продолжила Анни.

— Посмотрела бы ты, какие глаза у Лорны Дун,— сказал я,— и ты бы век не посмотрела в сторону Салли.

— Ах, Лорна Дун, Лорна Дун! — воскликнула Анни, и я почувствовал, что ее испугало это открытие, но все же она не удержалась и от радости, что ей удалось вы­ведать мой секрет, звонко захлопала в ладоши.— Так это Лорна Дун похитила сердце моего бедного Джонни! Я, пожалуй, запомню это имя: оно такое необычное. Хо­тя нет, я лучше запишу его где-нибудь. Дай-ка мне твою шляпу, я запишу имя на ее полях.

— Оплеуху бы тебе сейчас дать хорошую, лиса ты этакая,— ответил я, выходя из себя,— и я тебе ее дам, ес­ли будешь шуметь на всю округу. Впрочем, нет, оплеуху я припасу для мастера Фаггуса.

— Ой, нет, нет, Джон, пожалуйста, только не это,— закричала вдруг Анни, хватая меня за рукав и посерьез­нев так, словно ее внезапно подменили.— У тебя такая тяжелая рука, Джон, и Том никогда не простит тебя. Он добрый, отходчивый, но такую обиду не спустит даже он. Обещай мне, Джон, что ты никогда не ударишь его, а я поклянусь тебе, чем хочешь, что сохраню твой секрет втайне от всех, даже от матушки и даже от самого кузе­на Тома.

— И от Лиззи, пуще всего от Лиззи,— горячо поддер­жал я, слишком хорошо зная, что из-за вышеупомянутой особы, случись что, мне придется пережить самые круп­ные неприятности.

— Да, конечно же, и от маленькой Лиззи,— согласи­лась Анни.— В ее возрасте лучше не знать о таких вещах. Ни одна живая душа не узнает того, что ты мне доверил, Джон, хотя отныне я буду страшно волноваться, когда поздно ночью ты будешь возвращаться от этих страшных людей.

— Ну что же,— сказал я,— слово не воробей, выле­тит — не поймаешь... Теперь ты знаешь мою тайну, а я — твою. Когда же это дойдет до ушей матушки — а ведь нам все равно, рано или поздно, придется признаться ей во всем,— я, по правде сказать, не знаю, кто из нас двоих окажется в худшем положении. Я, куда ни шло, еще вы­терпел бы постоянные упреки, но матушкиных печальных слез я не перенесу.

— Со мной точно такая же история, — сказала Анни. Вздохнув, она тут же просияла и окинула меня нежным взглядом.— Теперь, дорогой мой братик, мне будет куда как легче на душе, потому что я смогу помочь тебе. Уве­рена, что твоя возлюбленная стоит того. Послушай, а мо­жет, она неравнодушна к нашей ферме?

— Да что ты!— Я буквально задохнулся от возму­щения.

— Тогда все в порядке,— сказала Анни, давая понять, что ей достаточно и этих трех кратких слов и что дальней­ших многословных заверений ей не потребуется.— Ви­дишь ли, я подозреваю, что Салли Сноу приглянулась на­ша маслобойня и наши кувшины со сливками. Она так много расспрашивала меня об оттенке нашего молока и о наших лугах...