Странную мелодию вывели его нечестивые уста и не­чистые руки, такую странную, что она помимо моей воли тут же задержалась в моей памяти. Я тихонько повторил ее про себя и при этом успел запомнить, как расположены дома и как прекрасна долина при лунном свете. Река с сонным бормотанием катила между домами, разделяя их, подобно улице, на два ряда, окруженная по обеим сторо­нам густыми зарослями ивняка и сплошной стеной отвес­ных гранитных скал. Рай, воистину маленький рай дышал вокруг меня мирным покоем!

Мастер Чарли вошел в деревню, и я, не отступая от него ни на шаг, но, по возможности, оставаясь в тени, во­шел в нее следом за ним. Когда я проходил мимо дома сэра Энсора, сердце мое громко застучало от восторга и умиления: там, среди других окон, было одно, самое вы­сокое, и свет в нем горел, несмотря на поздний час. Здесь, здесь живет моя любимая, подумал я, потому что именно здесь остановился молодой шалопай, чтобы вывести свою странную мелодию. Господи, да ведь если Лорна по-прежнему живет в доме своего дедушки, значит, ее не вы­дали за негодяя Карвера! Эта догадка окрылила меня, и я заторопился следом за Чарльвортом Дуном, держась, однако, поближе к деревьям. Внезапно двери самого даль него дома распахнулись — я заметил это, выглянув из-за корявого ствола,— и на пороге появился Карвер Дун собственной персоной, без шляпы, голый по пояс. При свете ночного фонаря, который он поднял над головой, мне бро­силось в глаза, какой густой черной шерстью заросла его громадная грудь и руки.

— Кому это я занадобился в такую пору? — проворчал он,— Небось, какой-нибудь молодой бездельник таскает­ся за девчонками, и нынче ему не терпится, чтобы я ему ребра пересчитал!

— Все самые смазливые девчонки — твои, мастер Карвер, не так ли? — со смехом отвечал Чарли.— Нам, моло­дым бездельникам, только и остается, что глотать слюнки, глядя на девчонок со стороны!

— Я из тебя дух вышибу и скину в речку, ежели еще раз увижу в этих местах!

— Зря волнуешься, Карвер, я сюда не из-за бабы пожаловал. К тому же, ты встал с левой ноги, и набивать­ся к тебе в компанию — себе дороже станет. А пришел я потому, что мне понадобился огонь для фонаря да стакан­чик виски, ежели у тебя найдется.

— А почему у тебя свет погас? Счастье твое, что не я нынче проверяю часовых.

— Между нами пролетела здоровенная сова, и Фелпс так испугался, что брякнулся оземь и выбил свечку из фонаря.

— Складно врешь, Чарли, ой, складно! Ну ничего: утром я тебя выведу на чистую воду. На, забирай свечку и топай отсюда!

Сунув свечку Чарли, Карвер с треском захлопнул дверь перед его носом, и Чарли снова поплелся на пост, и я слышал, как он пробормотал, проходя мимо меня:

— Худые нас ожидают времена, ежели эта скотина сделается капитаном.

Я был ни жив ни мертв, когда, стоя в тени под окош­ком Лорны, я чуть слышно произнес ее имя. Дом был одноэтажным, и с этой стороны было только два кривых окна. Надо сказать, что Дуны сами строили себе жилища, и каменщики они были никудышные. Столярное дело им было и вовсе не по плечу, и потому оконные перепле­ты они попросту крали у соседей во время ночных набе­гов.

Я не посмел позвать громче, потому что заметил, как на скале с западной стороны появился часовой, а тот, за­метив меня у дома, подошел к краю скалы и крикнул:

— Эй, ты кто? Отвечай, или стрелять буду! Считаю до трех: раз, два...

До него было полсотни ярдов — не более. Положение мое было отчаянным, и тут губы сложились у меня как бы сами собой, и я просвистел ту самую мелодию, ту стран­ную мелодию, что давеча услышал от Чарли, и часовой, к моему удивлению, не только опустил карабин, но и по­приветствовал меня.

Много лет спустя я узнал, что эта мелодия была па­ролем Карвера Дуна, и Чарли воспроизвел ее, чтобы по­дозвать Лорну к окну. Часовой же принял меня за Кар­вера, сочтя, что тот явился на свидание под окно Лорны, и не стал перепроверять, свой тут или чужой, потому, во-первых, что от скалы до этого места было, как говорится, идти и идти, и, во-вторых, он не пожелал встревать в личные дела Карвера Дуна. Между тем часовой, подняв шум, сам того не желая, сослужил мне добрую службу, потому что Лорна тут же подошла к окну и, желая узнать, что там случилось, отодвинула занавеску. Она открыла окно, взглянула в сторону скалы и, не обнаружив там ни­кого, кроме одного из неусыпных Дунов, печально вздох­нула.

— Лорна, Лорна, ты не узнаешь меня, Лорна? — горя­чо зашептал я, не показываясь, однако, ей на глаза, что­бы не испугать ее внезапным своим появлением.

Нет, она не узнала меня по шепоту и уже было по­спешно захлопнула окно, и тогда я, перехватив ставню и потянув ее на себя, предстал перед Лорной.

— Джон!— воскликнула Лорна. (Молодец Лорна: у нее даже в такой момент хватило самообладания не крик­нуть слишком громко).— Господи, Джон, да ты с ума со­шел!

— Конечно, сошел: ведь от тебя, любимая, не было никаких вестей. Ты знала — знала, что я приду, и вот я здесь.

— Да, знала. И все же... Джон, ты так жарко целуешь мою руку! Но посмотри — видишь, какие толстые решетки поставили Дуны на мое окно?

— Вижу, родная, вижу. Что мне решетки! Я... Но что же это я целую все ту же ручку? Убери ее и протяни мне другую...

Лорна протянула мне вторую ручку, но я слукавил и не отпустил первую, а стал исступленно целовать обе, и я почувствовал их ни с чем не сравнимый трепет, когда прижал их к своему сердцу.

— Отпусти, Джон, а то я заплачу,— попросила Лорна, меж тем как слезы давно уже катились по ее щекам.— Ты ведь знаешь, мы никогда не сможем принадлежать друг другу: все против нас. Я принесу тебе одни лишь не­счастья. Оставь... Оставь меня и попытайся больше не думать обо мне.