Его точка зрения была такой необычной, что никто не смог ничего ответить. Спустя некоторое время Блис откашлялся и спросил, желает ли инспектор просмотреть бумаги его покойного клиента.

Джозеф вздохнул.

— Если вы должны, значит, должны, — сказал он. — Меня ужасает мысль, что будут копаться в бумагах бедного Ната!

— Не вижу в этом никакого смысла, — сказал Мотисфонт. — Они наверняка не прольют света на убийство.

— Кто знает, сэр, — сказал Хемингей вежливо, но твердо.

Однако содержимое стола Ната не представляло особого интереса. Очевидно, Натаниель был методичным человеком, все его бумаги были аккуратно сложены, он не хранил переписку. Нашли лишь письмо от Паулы, датированное ближайшим временем. Беспорядочный почерк Паулы покрывал четыре страницы, но, за исключением обиды на дядину скупость, который не согласился немедленно поддержать творения Виллогби Ройдона, в письме не было ничего, что говорило бы о ее враждебном отношении к дяде. Все остальные личные письма не имели никакого отношения к делу, и, просмотрев их, инспектор перешел к деловой переписке, которую разбирал Блис. С точки зрения Хемингея, они не представляли большого интереса. Пока он пробегал их взглядом, Блис изучал несколько документов, которые были связаны вместе. Он быстро взглянул в сторону Мотисфонта и молча положил их перед Хемингеем.

— А! — сказал Мотисфонт с легким смешком. — Кажется, я узнаю свою руку! Могу предположить, что это!

Хемингей не обратил внимания на его замечание. Он взял стопку и начал читать первое письмо.

Оно, очевидно, было составлено в ответ на запрос о дополнительной информации и в выражениях слишком осторожных для того, чтобы инспектор мог понять сущность сделки, которую заключила фирма Хериарда и Мотисфонта. К нему был приколот грубый план ответного письма Натаниеля. Он изобиловал такими несдержанными выражениями, как "полнейшая глупость", "неоправданный риск" и "поразительное бесстыдство", что вызвало второе письмо Мотисфонта, в котором тот довольно резко писал о том, что его компаньон отстал от века и уже слишком давно отстранился от дел, чтобы осознать веление времени и уцепиться за любую возможность получить прибыль.

Четвертое, и последнее, письмо в связке было тоже копией, составленной рукой Натаниеля. Письмо было коротким. В нем с сокрушительной категоричностью заявлялось, что "это дело" должно быть немедленно прекращено. Было ясно, что, хотя в последние годы Натаниель мало участвовал в делах фирмы, которая носила его имя, его вето было решающим и не допускало никаких возражений.

Инспектор отложил эти бумаги в сторону и продолжил было просмотр уменьшающейся стопки, но Мотисфонт, снова невесело рассмеявшись, сказал:

— Не сейчас! — сказал Джозеф. — Момент совсем неподходящий.

— Я вижу, что это моя переписка с мистером Хериардом по поводу китайского дела. Вы, без сомнения, хотите знать, в чем его суть, инспектор!

— Так, значит, Нат рассказывал об этом вам?

— Бог мой, нет! Нат слишком хорошо меня знал для этого! Я, конечно, в курсе, что у вас были некоторые разногласия.

— Я не возражаю против того, чтобы прояснить все сейчас или в любое другое время.

— Хорошо, если вы так хотите, сэр, в чем же дело? — спросил Хемингей.

Мотисфонт глотнул воздуха.

— Моя фирма — это частная компания — занимается торговлей с Восточной Индией.

— Каков характер компании, сэр?

— Это частная компания с ограниченной ответственностью. Акции делятся между Натаниелем Хериардом, Стивеном Хериардом и мной.

— В какой пропорции?

— Натаниелю Хериарду принадлежали семьдесят процентов, мне — двадцать, а Стивену Хериарду — десять. Когда Хериард удалился от непосредственного участия в делах, я стал генеральным директором.

— А вы, сэр? — спросил Хемингей, обращаясь к Стивену.

— Меня это мало касается. Мне подарили долю, когда мне исполнился двадцать один год.

— Нет, в деле были только Натаниель и я! — сказал Мотисфонт. — Ну, он более или менее отошел от дел несколько лет назад, и все вел я.

— Что вы понимаете под "более или менее", сэр?

— Менее, — сказал Стивен.

Мотисфонт подчеркнуто не заметил его замечания.

— Думаю, все, кто знал Натаниеля, не могут отрицать, что он был диктатором по натуре. Он не мог не вмешиваться.

— Эдгар, я должен заметить, что в данном случае он вмешивался в свои собственные дела! — возразил Джозеф.

— Я не спорю, в свое время он был очень умным, деловым человеком! Но вы же сами знаете, что этот период прошел. Он не мог идти в ногу со временем, потерял интуицию.

— Между вами и мистером Хериардом были разногласия по поводу политики фирмы? — спросил Хемингей.

— Да, много раз. Последние два года торговля шла плохо, особенно в нашей области. Японо-китайская война нанесла ужасный удар. Натаниель слишком давно отошел от дел, чтобы справиться с новой ситуацией. Мне всегда приходилось отстаивать свою линию. Боже мой, я помню случаи, когда он угрожал мне всеми возможными несчастьями! Но это была просто манера поведения. Ему надо было дать пошуметь, и в конце концов он всегда соглашался с разумными доводами. Эти письма у вас под рукой касаются сделки, которую я хотел заключить, а он ее боялся. Могу показать вам дюжину таких же, если я их не уничтожил.