Рита, возбужденная, чуточку пьяная, осталась вдвоем с Игорем. Он стоял у столика, где были сложены подарки, и осматривал чашки, переворачивал их, разглядывая марку фарфора.

— Есть же люди, — сказал он, аккуратно складывая оберточную бумагу. — Валька принес бутылку портвейна, да еще притащил этого типа.

Рите не хотелось думать о подарках. Что ждало ее впереди?

Какое-то смешанное чувство радости пришедшей к ней самостоятельной жизни и легкая грусть ко всему оставленному дома наполняли ее. Она присела к столу. Голова несколько кружилась.

Муж подошел, похлопал Риту по плечу и, наклонившись, поцеловал в шею.

— Завтра все приберешь. Пойдем, — сказал он.

Раздевался он медленно. Аккуратно расправлял пиджак на металлических растяжках, потом повесил костюм в шкаф.

Забираясь под одеяло, Игорь сказал:

— Ну, вот что, на днях ты подашь заявление и уйдешь из сберкассы. Работать тебе нечего. У тебя и так будет все, что тебе нужно.

Рита просыпалась в одиннадцатом часу.

Синеватый свет дня, пробившись сквозь щель меж портьерами, веером расплывчатых лучей упирался в ковер над тахтой и расползался по комнате. Рита вставала первой. Она подходила к окну и с сухим треском сдвигала кольца портьер. Напротив, в переулке, строили дом. Сверху он казался огромным разграфленным на клетки кирпичным колодцем. Гигантским журавлем над колодцем высилась подъемная стрела. На стенках колодца стояли люди — мужчины и женщины; они будто молились, поднимали руки вверх и задирали головы, следя за тем, что им опускала стрела.

Минуты две Рита смотрела вниз, в переулок, потом шла к зеркалу и делала прическу. Она любила, чтобы Игорь, проснувшись, видел ее опрятной.

Он поднимался на полчаса позже. До тех пор Рита успевала сбегать за свежими слойками за угол, в булочную, — Игорь очень любил слойки. Возвратившись, она жарила яичницу и приготовляла какао.

За завтраком говорили мало. Игорь все время сверял какие-то записи, что-то искал в своей маленькой телефонной книжке. Потом он целовал Риту, говорил, когда вернется домой, и, захватив мандаринового цвета портфельчик с молнией, надолго покидал квартиру.

Когда Рита выходила замуж, она представляла себе жизнь так: Игорь будет сидеть за роялем и писать музыку, а она Рита, еле слышно ходить по комнате и делать все так, чтобы Игорю было хорошо. Вышло иначе. Игорь почти не подходил к роялю. Он, хотя и называл себя композитором, на самом деле устраивал концерты и вечера. Часто на вечерах он сам вел программу и порой аккомпанировал актерам на рояле. Но и это было не главным. Главным было умение Игоря отыскать какую-нибудь знаменитость. Он доставал их из-под земли и возил туда, где знаменитости бывали редко. Даже очень популярные актеры разговаривали с Игорем так, словно от него многое зависело; что же касается тех, кого Игорь брал с собой в качестве, как он называл, «антуража», то они ему за это бывали очень благодарны и даже льстили. Кто-то из них, вероятно желая сделать Рите приятное, сказал однажды:

— Ваш муж гениальный администратор.

Рите хотелось, чтобы об Игоре сказали, что он талантливый композитор, но этого никто не говорил. Как-то Рита спросила Игоря, почему он так редко пишет музыку. Он засмеялся и ответил:

— Надо сперва создать базу. Я не гений, чтобы творить на чердаке… На песни машины не купишь…

Он уходил по делам, а Рита принималась за хозяйство. Она ценила минуты, когда чувствовала себя полновластной распорядительницей. Старые тяжелые стулья и шкаф с колонками, о котором Игорь говорил: «Это Александр…», — внушали ей уважение.

В цветистом и очень идущем к ней халатике, который подарил ей муж, Рита старательно перетирала вещи и до блеска намывала чашки и блюдца.

Потом она брала сумку и шла на базар. Подражая придирчивым хозяйкам, перекладывала с места на место куски мяса, немедленно сбрасывала с чаши весов помидор или яблоко, которое ей не нравилось.

Квартира, где они жили, была очень большой. Рита долго не могла понять, сколько здесь проживает семейств. Она слышала: утром хлопали двери, люди уходили на работу. Вечером просторная кухня наполнялась женским гомоном и шипением сковородок.

Двери на лестницу, как стенки гармони, облипали кнопки звонков.

У них был свой в металлической решеточке, чтобы не свинтили. И почтовый ящик был собственный, с наклейкой: «Только И. Радину». Впрочем, в ящике не бывало ничего, кроме квитанции на оплату квартиры. Газет Игорь не выписывал, а письма ниоткуда не приходили.

В огромной, тускло освещенной передней с обоями, исцарапанными кошками, катали лошадку о трех ногах и кормили ее печеньем большеголовый малыш Витя и девочка лет пяти, так выросшая из своего платья, что оно и наполовину не прикрывало розовых фланелевых штанишек.

По соседству с Радиными занимала две комнаты семья инженера Зарецкого, молчаливого лысого человека. Рита его почти никогда не встречала, так как он уходил на работу раньше всех и возвращался поздно. Зато с его женой, Лией Петровной, Рита подружилась с первых дней жизни в квартире. Лия Петровна служила в каком-то техническом издательстве. Девочка в розовых штанишках — ее звали Виолетта — была дочкой Лии Петровны. Еще рос у них мальчик Кирилл. Он носил множество значков на школьной форме и все время что-то пилил на кухне. Днем с детьми воевала мать Зарецкого, пожилая женщина, страдающая сердечным недугом. Днем в семье Зарецких было шумно и бестолково: кричала бабушка, хныкала Виолетта, хлопал дверьми Кирилл. В восьмом часу с работы с сумкой, набитой продуктами, прибегала Лия Петровна. Что-то быстро готовила на кухне. Очень по-взрослому разговаривала с Кириллом, который приносил ей похвастаться свои тетради с отметками. Девочка, весело притоптывая, бегала взад и вперед, таща матери то перец, то спички. Бабушка отдыхала. В комнатах Зарецких водворялся порядок.