Я плавно приблизился к нему и совсем уж невежливо взял за воротник.

— О мертвых так не говорят, Сергей Васильевич. Будем считать, я не слышал того, что вы сказали о моем отце, — и немного тряхнул. Поразмыслил и тряхнул для верности еще разок. Но, видимо, перестарался — голова Луканова ощутимо врезалась в жесткий подголовник, обтянутый кожзаменителем.

— Руки убери, — пронзительно взвизгнул коллега и проворно отскочил, одним движением выкрутившись и из моей руки, и из объятий кресла. Халат не выдержал рывка и затрещал. — Ты мне еще заплатишь, щенок, — прошипел Луканов, обходя стол с другой стороны. Свет из окна скрадывал черты его лица — только глаза сверкали неожиданной глубинной злобой. Мне даже интересно стало, сколько же он обиды на весь мир подсобрал за пятьдесят лет жизни.

— За халат? — поинтересовался я, занимая свое место.

— За всё.

— Сергей Васильевич, успокойтесь. Нам еще работать вместе.

— Мне уже предложили более достойное занятие.

— И кто же?

— Тимошенко! — с вызовом бросил он.

— Наш бывший пациент? Михаилу понадобился личный хирург?

— Я буду его полномочным свидетелем.

— Свидетелем? Он собирается жениться? — Я приподнял бровь.

— Идиот! Я свидетель его воскрешения!

Я невежливо фыркнул:

— Сергей Васильевич предлагаю вам консультацию Деменко. Ничем, кроме временного помешательства, я не могу объяснить такое заявление хирурга, получившего классическое образование и столько проработавшего в медицине.

— Пошел ты, — выплюнул Луканов. — Сам загибайся вместе с этой гребаной больницей, с этим долбанутым городом. Скоро вам всем конец. Я увольняюсь. Сегодня же.

— Не могу сказать, что меня это сильно опечалит, — я пожал плечами. — Заявление на стол — и можете быть свободны.

— Уже, — процедил он, указывая пальцем на столешницу.

Я не обратил внимания, когда садился, на большой белый конверт поверх моих бумаг с крупной надписью черным маркером.

«Сыну стукача и жополиза Ивану Игоревичу Корнилову».

Коротко и емко.

Даже слишком.

— Ясно, — тихо ответил я и пружиной вылетел из кресла.

Луканов издал звук, средний между тихим визгом и всхрапыванием, и со всех ног бросился к двери, которая по вселенским законам справедливости открылась прямо ему в лоб. Сергей Васильевич автоматически отпрыгнул назад, развернулся, вскидывая руки, но мой кулак благополучно миновал хлипкую защиту и четко впечатался в переносицу, отбросив скандалиста обратно. В проеме ошарашенно замер реаниматолог Павел. Он как раз набрал воздуха в легкие, чтобы поздороваться, но так и не решил, что именно нужно сказать в такой пикантной ситуации. Павел принял летящего Луканова в объятия и, видимо, рефлекторно оттолкнул его ко мне.

— Спасибо, — кивнул я. И смачно заехал склочному старикашке по ребрам правой, левой вскользь добавил по уху. Испытал я при этом ни с чем не сравнимое удовольствие — все же давно стоило осуществить операцию по принуждению к миру, как говорят натовские «войнотворцы».

И тогда Луканов заверещал во все горло:

— Помогите! Бьют! Помогите! Вызовите охрану!

— Ну что ты орешь? — весело сказал я ему на ухо, выкручивая руку и подталкивая к двери. — Что орешь-то?

— Э-э-э… — задумчиво протянул Павел, когда я провел скорчившегося Луканова мимо.

Склонившись к скандалисту, я проникновенно добавил:

— Дальше, Шура, ваши рыжие кудри примелькаются, и вас просто начнут бить.

Дембельским аккордом с ноги запустил Луканова по коридору. Крикнул вослед:

— Заявление принято.

Выдохнул.

И сразу полегчало.

Издалека за мной опасливо наблюдали Валентина Матвеевна и сестричка из манипульки. Я помахал им рукой и развернулся к Паше.

— Достал Сергеич? — сочувственно поинтересовался реаниматолог.

— Уволился. И громко хлопнул дверью. Заходи. Какими судьбами?

— Медицинскими.

Паша всмотрелся в мое лицо:

— Опа! А когда это он тебя?

Я пощупал вчерашний фингал и пробурчал:

— Это не он. Много чести. Жена постаралась.

— О, сочувствую. У меня тоже второй день скандалы — все на взводе. Особенно после вчерашнего.

— А… та авария?

— Угу. Еле отпрыска удержал, чтоб остался дома и не пошел на митинг. Даже жена порывалась — уж насколько она у меня тяжела на подъем, а все равно захотела поиграть в общественного деятеля.

— После аварии к тебе многих привезли?

— Да семеро лежат. Состояние стабильно тяжелое. Думаю, троих не вытянем. Попал бы тот мажористый урод ко мне, я бы сам ему все провода из аппаратуры повыдергивал. Твои молодцы — одного вчера хорошо прооперировали. Да и травматологи постарались — но с таким повреждениями… Эх, — Пашка махнул рукой. — Глянуть на своего хочешь?

Я задумчиво посмотрел на стол. После корриды с Лукановым адреналин бурлил в крови и совсем не хотелось заниматься нудной бумажной работой.