Гавша, шевеля губами, повторил про себя сказанное.

— Запомнил.

— Тогда иди.

— Погоди. Ну скажу я ему… может быть. Дальше-то чего?

— Увидим. — Исаврянин улыбнулся с загадочным, неприступным видом. — Я пришлю к тебе кого-нибудь… потом. Кто покажет тебе вот этот знак, — комит изобразил хитрое переплетение пальцев, — того слушай как меня. Даже если это будет раб.

Гавша попытался повторить знак, но пальцы не сложились как надо.

— Какое-то колдунское знаменье, — пробурчал он. — Ведьмы небось метят таким младенцев.

Левкий снова рассмеялся, на этот раз добродушно.

— Волхвы есть не только на Руси. Но в Византии они иначе зовутся.

— Ты — грецкий волхв? — Гавша с любопытством и с опаской посмотрел на комита.

— Я посвящен в тайны мироздания, — проникновенным голосом сказал Левкий. — С тебя довольно пока знать лишь это.

— Пока? — недоверчиво переспросил Гавша.

— Знание нужно заслужить.

В вечерних сумерках бывший берестовский огнищанин миновал Копыревские ворота и повернул на черниговский шлях. В двух тороках он вез все свое нынешнее достояние — сотню гривен серебра и чуть меньше — золота. Прочее, чего не взвалить на одного коня, осталось в Киеве. К седлу был пристегнут лук с тулой, на бедре подпрыгивал меч. Под плащом посверкивала броня, отражая бледную луну. Гавша ехал рядиться в дружину черниговского князя.

Он гнал коня всю ночь и на рассвете проскакал мимо телеги, стоявшей обок дороги. Дерюга на возу зашевелилась, из-под края высунулась лохматая голова отрока. Несда долго смотрел вослед вершнику. Зевая, гадал, к чему на заре такая спешка. Наконец решил разбудить отца.

— Верно, гонец из Киева со срочной вестью.

— От Мстислава сейчас только одна срочная весть может быть, — хмуро сказал Захарья. — Чтоб беглецов из Киева не принимать.

— Нас выдадут на расправу князю Мстиславу? — спросил Несда.

— Как не так, — со злобой ответил отец. — Скажем, что едем из Моровийска. Нет. Лучше из Любеча. По торговым делам.

— По каким же делам, если у нас нет товара?

— А это что? — Захарья показал на двух спящих в траве холопов. — В Чернигове цена раба небось выше, чем в Любече. Три холопа — уже товар.

— Отчего три? — удивился Несда.

— Ты — третий, — мрачно объяснил Захарья.

Несда кивнул. Он не хотел знать, в самом ли деле отец продаст его в холопы или просто притворится перед стражей у ворот. Жизнь явно куда-то поворачивала. В незнании, по какому руслу она потечет, меж каких берегов разольется, было ощущение некоего чуда. И в ожидании его хотелось благодарить Бога за все, что ни случится. Господь найдет ему какое-нибудь применение, хотя бы и холопье. Всякая тварь живет дыханьем Божьим.

Несда пошел собирать росу, чтоб умыться.

В месяц травень, во второй день, Изяслав Ярославич и польский князь Болеслав с пятью сотнями ляшских дружинников подошли к Золотым воротам Киева. Солнце блистало так, что на позлащенный купол Благовещенской надвратной церкви невозможно было поднять глаз. Болеслав, прежде не видавший стольного града Руси, счел это добрым знаком — Киев встречал его золотом. «Этот город должен мне много золота», — довольный собой и своей судьбой, размышлял польский князь.

Изяслав первым ступил под своды Великих ворот. Стража кланялась и приветствовала его. За воротами, вдоль широкой улицы до самой Святой Софии толпились горожане: бояре и прочая дружинная чадь на конях, попы и дьяконы с хоругвями, житьи люди, купцы, ремесленники, рабы, чернецы. Сперва орали славу и здравицу князю, после кланялись. Изяслав искал в их лицах вину, стыд и раскаяние, а находил лишь смущение. Но все равно поверил в их искренность. Его встречали с добрыми чаяниями. А как иначе — хуже того, что натворил Мстислав, быть уже не могло. Изяслав не одобрил действия сына, прослышав о резне, однако посчитал, что киевский люд наказан по заслугам. Впредь они не решатся поднять руку на своего князя. А чтобы и в головы им не могло прийти такое, надо будет, думал Изяслав, перегнать торг и вече с Подола ближе к Горе. Так спокойнее.

У Болеслава Казимировича были иные мысли. Из вражды всегда можно извлечь много золота. Нестроения и смуты на Руси — прибыль для польской казны, и совсем не лишняя. При князе Ярославе Русь возвеличилась, отстроилась и обогатела, породнилась с королевскими домами многих стран. Польша же после мятежей и войн развалилась на клочья, к чему тяжелую руку приложил и русский каган. Только при прежнем князе Казимире, прозванном Восстановителем, она начала отвоевывать свои земли у соседей. А ведь Болеслав Первый перед смертью успел возложить себе на голову королевский венец — но уже не смог передать его по наследству. Чтобы вернуть Польше корону и могущество, нужно много золота. Русь безобразно огромна и неприлично богата. Время от времени ей следует помогать беднеть, а лучше — нищать. Славянская держава должна быть только одна — Великая Польша. Русь, пошедшая вслед за греками в ересь, непокорная папскому престолу, пускай убирается к чертям. К счастью, под боком у нее греются степняки. Они не дадут ей спокойно жировать. Однако и христианнейшим князьям и королям не должно оставаться безучастными. Этот вопрос нужно будет поднять при встрече с римским папой. И, конечно, с германским императором Генрихом Четвертым. Если бы этот Генрих соизволил образумиться и перестал считать Польшу своим вассалом… О, из равноправного союза Священной империи и Великой Польши могли бы произрасти сладостные плоды! В тени такого союза раскидистое дерево Руси, вполне вероятно, немного бы усохло, лишилось бы нескольких толстых ветвей… В конце концов, Генрих состоит в дальнем родстве с Изяславом. И кажется, не прочь взять за себя дочку кого-нибудь из русских князей. Почему бы ему не проявить и более прямой интерес к Руси?