Душило развел руками.

— С вашим братом иначе нельзя. Хитрить горазды. Духи небось всякому научат.

— Я не хитри! — Чудин негодующе ткнул пальцем себе в грудь. — Я тоорумеес! Человек бога Тоора. Колдун по-твой. Я духов звата, они говори мне. Не верь, ходи прочь.

Колдун вытянул губы куриной гузкой и указал на дверь.

— Ну, ладно, ладно — примиряюще молвил храбр, — не бушуй. Зови своих бесов. Авось скажут чего ни то интересное. В церкви небось такого не услышишь.

Вопли колдуна становились все более хриплыми и урывочными. «Умаялся, бедолага», — подумал Душило, сам уже взопревший от избяного чада и долгого ожидания. Колдун лежал на полу посреди жила и корчился, будто помирал от отравы. Выпученные глаза стали совсем черные и страшные, скрюченные пальцы руки скоблили половицы. В другой он сжимал оберег, висевший на груди, — металлического божка с молнией в кулаке. Душило видел такие в Новгороде, их мастерили для чуди, приходившей на Торг.

Колдун звал духов на своем языке. Одни и те же слова повторялись по-разному — просительно, требовательно, под конец жалобно и скуляще. «Не откликаются черти, — догадался Душило. — Не хотят мне товар возвращать. Обиделись, видно, за волхва».

Чудин вытянул ноги, разбросал руки и застыл. Вылезающие из глазниц очи вперил в кровлю и лежал, будто покойник. Душило, досадуя, хотел было его потрогать, проверить, вправду ли помер. Но тут же отдернул руку. Колдун зашевелился и вытворил такое, от чего у любого на голове встали бы торчком волосы. Только не у Душила — его напугать было трудно, хоть какую нечисть в дом приведи.

Колдун всем телом оторвался от пола, упираясь одними пятками. Поднялся на вершок и вдруг грянулся обратно. С громким стуком костей и с резким звоном висевших на нем оберегов — прицепленных к кожуху железных бляшек. Будто его ухватила и бросила об пол Костоломка, одна из девяти сестер-лихорадок. Но даже для Костоломки это было чересчур. Душило легонько охнул.

После встряски глаза чудина встали на место и осмысленно поглядели на храбра. Колдун с кряхтеньем сел, поднялся на ноги.

— Вана юмал не смочь прийти, — сообщил он, обшаривая храбра злым и все еще мутным взглядом.

— А чего? Плохо звал? — участливо спросил Душило.

— Я хорошо звата! Ты плох!

Чудин упер палец в грудь храбра.

— Чем это я плох для твоих духов? — возмутился тот. — Ты, колдун, не заговаривайся. Может, им твои коряченья не понравились или глаза не так пучил? Ты скажи, я пойму. А на меня пенять не надо. У тебя самого рожа крива.

Колдун затряс головой.

— Вся не так. Не так говори! Вана юмал не смочь, боятся.

— Меня, что ли? — Душило озадачился.

— Не ты. На тебе. Тут. — И опять приставил палец к его груди. — Надо сними и брось. Не в дом, там.

Колдун махнул на дверь. Храбр влез рукой за пазуху, вынул серебряный крест на толстом кожаном шнурке.

— То-то, нечисть, креста боится, — проворчал он.

Выйдя наружу, в смеркающийся день, он снял с себя крест. Поискал куда подвесить, не нашел, положил прямо в утоптанный снег.

— Потапка, эй, ты тут? — крикнул холопу, сидевшему в клети.

Раб не ответил, верно, дрых. Душило вернулся в избу.

— Ну, зови опять своих бесов. Да поскорее, а то мне не с руки целый день тут сидеть.

— Теперь скоро духи прийти, — кивнул колдун.

Он снова зачерпнул варева из котла, отхлебнул и постоял будто бы в сильном изумлении. Душило все это уже видел, и ему было неинтересно, но делать нечего — пришлось смотреть. Больше в избе колдуна любоваться было нечем.

Чудин взял бубен, стал колотить в него обрубком палки и выкрикивать: «Таара, та! Таара, та!» Затем издал гортанный клич и упал на пол, забился в корчах. Душило только головой качал, немного жалея колдуна. «Ежели эдак каждый раз бьется, когда к нему за ворожбой приходят, — думал храбр, — как он еще умом не тронулся?»

На этот раз дело сладилось быстрее. Колдун перестал звать, успокоился и тихо полежал, будто прислушивался. Душило тоже навострил слух, но ничего не уловил из разговора колдуна с духами.

— Вана юмал не хоти говори, — замогильным голосом произнес чудин.

— Да что ж такое! — рассердился Душило, ударяя по коленям. — Какого им еще рожна надо? Чего теперь боятся?

— Они хоти, чтобы ты с ними говори, — ответил колдун, все так же лежа без движения, будто отдыхал. — Мне не говори твой дело. Сам спрашивай.