— Ну и что?

Душило чувствовал, как стремительно уходит от него ясность мысли, а на ее месте вырастает темный лес. Даже если имеется через тот лес дорога, то непролазная, заколоделая.

— Череп с могилы Олега Вещего, — настойчиво проговорило пугало. — Ни у кого нет, а тебя будет. Цену ему набьешь. Может, какой из князей воспылает купить его у тебя. А, дядя?

Пугало зажало ноздрю и высморкалось в снег. Поскребло струпья на морде.

— Тут и могила Олегова недалече, — кивнуло оно башкой.

— Врешь, — вдруг сообразил Душило. — Олегова могила возле Киева, на Щекавице.

— Не вру, дядя. Не в Киеве и не в Ладоге, а здесь, у Деревяниц.

— А в Ладоге с чего? — удивился храбр.

— Колбяги говорят. У них на все свое соображение.

— Ладно, — обреченно согласился Душило, — давай свой череп.

— Сперва куны, дядя.

Душило нащупал на поясе кошель, а в нем несколько дирхемов. Высыпал на ладонь две штуки и бросил их привидению. Пугало ловко поймало обе монеты, попробовало серебро на зуб.

— Годится, — сказало оно, подняло со снега куль и метнуло его в храбра. — Держи.

Душило сплоховал — не успел подставить руки. Тяжелый мешок врезался ему в лоб.

…Очнулся в том же сугробе, у тех же берез с вороньими нахлобучками. Это вселило в него надежду. Когда он путешествовал к духам, дорожные видения не повторялись. Может быть, путь завершен?

В природе был мир и покой. Снега с коркой упревшего наста блистали на солнце. Березы распустили волосы по ветру и нашептывали сказки умаявшимся воронам. Душило оглядел стороны света. Увидел поблизости человека в бараньем кожухе и маленькой шапочке, с засунутой за ворот бородой.

— Ишь ты, — подивился храбр, — ну прямо проходной двор, а не чисто поле.

— И чего лежим? — поинтересовался незнакомец.

— Ты кто? — спросил Душило вместо ответа.

— Поп Тарасий. Некоторые зовут меня также Лихим Упырем, и они не так уж неправы. Долго лежать-то будешь, Божье создание? Отморозишь чего ни то.

Душило попытался встать, но ноги разъезжались и были как деревянные горбыли.

— Э-э, — сказал поп Тарасий, — вижу, не без причины ты тут прилег.

Он подошел ближе, с хрустом ломая наст, и подставил храбру плечо.

— Медом злоупотребил или чем?

— Или чем, — мрачно сказал Душило. — Колдун опоил. Ты бы, поп Тарасий, поменьше вопросов задавал. Не видишь — не в себе я.

— Мешок-то свой подбери. Я его не потащу, ты и так тяжелый, — пропыхтел поп, сгибаясь под весом храбра.

— Какой еще мешок?

Душило оглянулся и подцепил куль. Внимательно рассмотрел его, ощупал.

— Хм. А то пугало, знать, не призрак было.

Он потащил мешок за собой. В десятке шагов от места его лежания обнаружилась дорога.

— О! Это я по ней сюда прибежал? Ну надо же.

За дорогой, ниже по холму, на берегу реки стояло сельцо из нескольких изб.

— Деревяницы, — сказал Тарасий. — Разбойное гнездо. Обогреться там не пустят, да не очень-то и хотелось. Придется до Новгорода с тобой идти.

— Я тебя не подряжал, отец, — ответил храбр. — Иди себе куда шел.

Он потопал ногами, разгоняя стылую кровь, и пошел сам, без помощи.

— Далеко ль до Новгорода?

— Версты четыре. А ты меня не гони, матерый человечище, мне с тобой по пути.

Поп ростом был ненамного меньше, и шагал размашисто, бултыхая рясой.

— Эх, коня бы! Мой где-то потерялся. И холоп с конем вместе… А может, я его прибил? — задумался Душило.

— Коня?

— Холопа. Или я колдуна прибил?.. — Он нахмурил лоб, собирая по кусочкам воспоминания. — Кого-то прибил, а кого — не знаю, — пожаловался он. — Все под руку лез, я его и того… Не в себе был.

— До смерти?

— Кто ж его знает! — Душило поглядел на свой пояс. — Меча тоже нету. Меч жалко.

— Зовут-то тебя как, горе?

— Душило.

— Это что за имя? — удивился поп.

— Я же не спрашиваю, за что тебя Упырем кличут.

— Упырем меня матушка с батюшкой назвали, — охотно объяснил поп. — Язычники были и хотели таким способом охранить свое дитя от упырей. Лихим же меня прозвали, когда вошел в возраст, ибо бывал я буен, охоч до драк и девок.