Омбудсмен замолчала, опомнившись, а Денис нырнул в туалет, открутил кран с синей кнопкой и склонился над раковиной, стараясь обильнее поливать лицо холодной водой. Кто-то прошёл было мимо. Остановился, вернулся, заглянул.

– С тобой что такое? – услышал он осторожный девчачий голос и с трудом не обернулся.

Кира!

– Ничё у меня… Душкова горячим чаем плеснула, смываю вот.

Робкие шаги за спиной.

– Давай помогу.

– Не, я сам.

Он ещё поплескался и запоздало вспомнил:

– Спасибо…

– Да ладно… В здравпункт пойдёшь?

– Чё я там забыл?

Денис поднял красное лицо, вытер глаза подолом футболки.

– Ничё, жить буду! – решил он и взглянул на Киру. – Сильно помидористый?

– Как с мороза, – определила Кира.

Они вышли, сели на подоконник в конце коридора. Окно и здесь иссекалось частой решёткой.

– Чего она к тебе прицепилась? – спросила Кира.

– Я её задумку обрубил.

– Какую задумку?

– Ну-у… Она хочет Серафима Кедринского обратно в интернат запихать. Накарябала всякий бред и хочет, чтоб её все подписывали, иначе это не документ, а туалетная салфетка, – объяснил Денис.

– А ты?

– А я чего – Иуда, чтоб подписывать?! – взорвался Денис.

– Тихо-тихо, – пробормотала Кира, размышляя. – Тебе, значит, жизни уже не будет, – грустно решила она.

– Чего это – не будет? – не согласился Денис.

– Она тебя изведёт.

– Как это – изведёт?

– Как моль. Как таракана. Чем ты думал, когда против неё полез? Она ж тут самая главная!

– Она – главная? А Крыса и Пуга?

– Они под её крылышком сидят и идут, куда она велит. Не видишь разве? – удивилась Кира. – Велит тебя в психушку запихать – они запихают…

– Велит убить… – упавшим голосом начал Денис.

– Убьют, – кивнул Кира. – Не пожалеют. Лариса Адеева говорит, что из детдомов продают детей за границу, а там их бьют и убивают. В лучшем случае садят в наш самолёт в никуда. Прилетает пацан или девчонка в Россию, а у них ни дома, ни семьи. Живут на улице…

– Жуть.

Кира помолчала, болтая ногой, и снова заговорила:

– Говорят, у Пугинского детей нет, а у Крисевич сын взрослый, в Праге учится, ей деньги для него нужны.

– Это кто тебе говорит?

– Девчонки в спальне.

Кира вздохнула. Посмотрела в окно. Она смотрела в окно, а Денис смотрел на Киру. И мечтал, чтобы сидеть так на подоконнике до самой ночи. А можно и до утра.

После отбоя Денис слез с кровати и подкрался к Гарюхе.

– Егор…

– Чего тебе?

– Я с Душковой поругался.

– Из-за чего?

– Из-за Кедраша… Серафима. Она на него враньё написала, чтоб в интернат вернуть.

– И чё?

– Хотела, чтоб я подписал.

– Подписал?

– Не. Чё я, предатель?

Гарюха помолчал. Спросил нехотя:

– Так тебе чего от меня надо?

– Сгноит.

– … Ну, сгноит. Башкой прежде надо думать. Теперь помирай, скатертью дорога.

– Егор!

Гарюха раздражённо сел на кровати.

– Ну, а чё я те сделаю? Чем отмажу? Ни бабла, ни родителей…. В смысле, они сидят низко, связей – на нуле.

– А вместе как-то?

– Это как – вместе? – усмехнулся Гарюха. – Чтоб уж всем под нож лечь?

– Да не в том смысле.

– А в каком ещё смысле? Я чего-то недопонял.

Спальня подняла головы и с любопытством прислушалась.

– Чего у тебя, Денис? – спросил Певунец.

Лабутин снова рассказал свою историю, и Максим присвистнул.

– Ну, ты, слушай, попал… Вот умудрился-то… Голова, что ли, у тебя отвалилась, когда ты подписывать отказался? – неподдельно удивился он.

– Так если она вон как… про Серафима…

Певунец пожал плечами:

– А тебе-то чё? Подписал бы – и жил себе спокойно. А теперь и ему, и тебе хана.

– Ему-то почему? – нахмурился Денис.

– Не ты, так другой подпишет, – сказал Певунец. – Которому по барабану.

– А чё мы, упереться не можем? – с вызовом спросил Денис. – Нас вон сколько, а она одна!

– Ты это себе чё – как восстание мыслишь? – прищурился Гарюха.

Денис не видел, как он прищурился, но ясно представил его сузившиеся глаза.

– А чё бы и не восстание? – расхрабрился он.

– Ты и восставай, – хмыкнул Гарюха. – Ты с ней поругался.

– Егор.