А вот поди ж ты! Нашелся один такой вчерашний зэк.

Степана-таки подвигла на запрещенную работу простая мысль, вдруг пришедшая ему в голову: мне скоро пятьдесят. И скоро предсказанный Каревским роковой шестьдесят четвертый. «А это значит, позади не просто большая и лучшая часть моей жизни. Позади, быть может, вся моя жизнь. И что же останется после меня? Два уголовных дела – в Ленинградском городском и Владимирском областном архиве КГБ? Росписи в ведомостях на зарплату в Кошелковском комбинате? Сын? Ну да, сын. Хороший парень. Но вырастил его, если быть справедливым, совсем не я. До четырнадцати лет я его даже не видел. А главное: неужели сын окажется одним-единственным моим достижением?»

И вот тогда Нетребин взялся за работу. И пригласил сына в свою лабораторию на полставки, на ту же должность, с которой начинал в пятьдесят четвертом, – лаборанта. С тайной мыслью, конечно, что Юрочка сможет продолжить его дело.

Совсем по-иному они организовывали в Кошелкове исследования в сравнении с владиславльской шарашкой. Тогда была несвобода, тюрьма – зато любые нужды в реактивах, технике, людях выполнялись немедленно и беспрекословно. Теперь Степе приходилось ловчить, жулить, выгадывать, чтобы выписать или сэкономить необходимые химикаты. Тогда, за решеткой, обычно радовались, если удавалось сачкануть, пофилонить. Теперь надо было ухищряться, чтобы трудиться.

Они с сыном опасались всех вокруг – а стукнуть мог любой. Ночной вахтер, зашедший в лабораторию на огонек. Народный контроль, выявивший перерасход реактивов. Сотрудник лаборатории, наткнувшийся вдруг на небрежно спрятанный левый лабораторный журнал.

Однако судьба очень часто сопутствует наглым и отчаянным. Без помощников, по памяти, Степан синтезировал и воссоздал тот препарат, который некогда в порыве гибельного восторга презентовал самому Сталину бывший полковник Орлов. И тут оказалось: не случайно именно сейчас решил оставить свой след на Земле Нетребин-старший. И не только в предсказанном шестьдесят четвертом дело. Наверное, человек сам начинает ощущать внутренним чутьем свой внутренний непорядок – когда любые врачи и анализы еще слепы и глухи.

Заканчивался год шестьдесят третий. Юрий успел защитить диплом и поступить к отцу в лабораторию на должность лаборанта на полную ставку. Нетребин-старший, чтобы сыну не мотаться каждый день в Москву и обратно, даже прописал его временно в общежитии, в комнате всего на двоих. И вот тогда-то Степана стал беспокоить ничтожный бронхит. Сделали рентген, послали на анализы. Потом заставили лечь, прямо-таки руки выкрутили, в больницу. А затем его выписали, но в день выписки Виталина долго разговаривала с глазу на глаз с завотделением, а после, уже дома, тайком плакала.

На следующий день Степан расколол ее – сказались уроки энкавэдэшников и эмгэбэшников, коловших его соответственно в сороковом и сорок девятом. А может, Виталина разоткровенничалась перед ним для того, болезненно подумал в первый момент Нетребин, чтобы вдосталь порыдать и попричитать? Диагноз, что она озвучила для него, оказался прост и страшен: рак легких, прогноз неутешителен, и осталось ему от силы три-четыре месяца.

Степа потом вспоминал, что в самый первый момент, когда супруга объявила приговор, он почувствовал облегчение и даже радость. Во-первых, потому, что любая неопределенность все-таки страшней даже самой страшной определенности. А еще потому, что теперь великолепно решился вопрос: каким образом испытывать заново синтезированный препарат. Никаких проблем: он с полным правом может экспериментировать на себе. Единственное, что надо: для чистоты опыта не принимать никаких лекарств из числа тех, что пропишут ему для борьбы с раком.

Сын договорился у себя дома, что перевезет в Кошелково магнитофон – имелось в руководящей семье и подобное чудо-техники. Мама и ее муж Юрочке всячески потакали и возражать против его просьбы не стали. Поэтому однажды персональный водитель Викентия Михайловича вместе с книгами Нетребина-младшего доставил в кошелковскую общагу двадцативосьмикилограммовый «гробик»: ленточный магнитофон «Днепр-9». Именно на него стали записывать отец с сыном свои опыты с экспериментальным препаратом.

Я оставил пока магическую цепочку дат и таинственную последовательность смертей в семействе Нетребиных. Решил начать с современности. С гибели ювелира – Нетребина-младшего. И первым делом мне захотелось отправиться не в офис Нетребина на Волхонке, а в один из его ювелирных магазинов.

Мне даже легенды придумывать не пришлось. Что может быть естественней, чем влюбленный мужчина у витрины с бриллиантами? Он сомневается, растерян, слегка раздражен. Мыслей рой: сколько денег на нее потратить? Не зря ли стараюсь? Понравится ли ей (это в последнюю очередь)?

Варвара, моя краса, к золоту, похоже, была равнодушна. На пальцах – ни единого перстенька, в ушах – скромные, потемневшие от времени «гвоздики» – наверное, подарок родителей на окончание школы или поступление в институт. Плюс характер властный, суровый. Да, сегодня девушка дала слабинку, показалась мне беззащитной и очень женственной, но все равно я с трудом представлял, как подступаюсь к ней с бархатной коробочкой. Может и не принять. А уж дорогое украшение отринет стопроцентно, должностное мое лицо.