Шрифт:
Сравнивая Евангелие от Марка с другими Евангелиями, мы сразу обращаем внимание на то, что в нем не освещена роль Петра в раннехристианской общине после Воскресения (см. Мф 16:13–19, Лк 22:31–32, Ин 21:4–19). Кроме того, стоит отметить различия в описании призвания Петра и трех других рыбаков у Марка и у Луки. У Марка обещание Иисуса: «Я сделаю вас ловцами человеков» (1:17), по–видимому, предсказывающее будущую миссионерскую работу учеников после Воскресения, обращено к Петру и Андрею, а затем, возможно, повторено Иакову и Иоанну (1:20). У Луки, связывающего этот призыв с чудесным уловом рыбы, символизирующим будущие миссионерские успехи, повествование сосредоточено на Петре (5:4–10), и обещание Иисуса адресовано лично ему (5:10). Уже в этом эпизоде Лука показывает, что в дальнейшем Петру будет отведена особая роль среди проповедников христианства.
Отсутствие такой темы у Марка [432] можно объяснить тем, что его очень короткое Евангелие всецело посвящено одной цели: показать истинную мессианскую сущность Иисуса и объяснить, какого ученичества требует такой Учитель. Вопрос лидерства в общине учеников у Марка почти не поднимается: мы встречаемся с ним лишь в утверждении Иисуса, что истинное лидерство состоит в служении — в полном соответствии с его собственной мессианской задачей служения и страдания (9:33–35; 10:35–45). Разрабатывая такую тему, Марк обращается не к фигуре Петра, но к Иакову и Иоанну (10:35–45): это наиболее яркий евангельский эпизод, в котором участвуют, помимо Петра, другие ученики (ср. 1:19–20; 2:14–15; 9:38–41). Возможно, следует сделать вывод, что в известных Марку преданиях этот мотив был связан не с Петром, а с Иаковом и Иоанном. Отсутствие у Марка каких–либо намеков на первенствующую роль Петра в раннехристианской общине имеет одно важное следствие: особая роль Петра в этом Евангелии не связана с тем значением, которое он приобрел впоследствии для христианской общины и христианской миссии.
432
Хотя в 3:16 Марк сообщает, что Иисус дал Симону имя Петр без каких–либо объяснений этого имени.
Чем же обусловлено особое место Петра в Евангелии от Марка? Очевидно, частотой случаев, когда читатель или слушатель становится на точку зрения «мы» — Петра (прием «от множественного к единственному») или «я» — Петра (когда Петр в повествовании действует индивидуально). То и другое вместе приводит к тому, что в большей части Евангелия от Марка история Иисуса описывается «глазами Петра». Объяснение этого должно иметь две стороны: связь с источником преданий — и то, каким образом Марк использовал данные предания для своих композиционных целей.
Что касается источников Марка — имеющиеся у нас свидетельства, по меньшей мере, сочетаются (а в сущности, убедительно подтверждают) ту гипотезу, что основным источником Марка был корпус преданий, сформированный двенадцатью учениками в Иерусалиме и известный ему в той форме, в которой он распространялся Петром. Едва ли возможно вычленить черты преданий, принадлежавшие именно Петровой версии, — нет сомнения, что во всех преданиях, авторизованных двенадцатью апостолами, он играл значительную роль. Однако здесь необходимо ответить на возражение, часто звучащее против гипотезы, что Евангелие от Марка основано на проповеди Петра: почему же в этом Евангелии так мало личных воспоминаний Петра? Хотя Петр здесь — заметная фигура, он постоянно ассоциируется с учениками, никогда не остается с Иисусом наедине, Иисус почти не обращается к нему лично: не свидетельствует ли все это против того, что сам Петр — источник «Петрова материала» в этом Евангелии? Отчасти ответить на это возражение можно, спросив, каких именно «личных воспоминаний» мы ждали. Вряд ли стоило ожидать, что престарелый апостол стал бы пускаться в пространные воспоминания с самим собой в главной роли: скорее всего, он исполнял свою задачу проповеди и наставления верующих, в очередной раз пересказывая известные предания в их устоявшейся, отточенной, удобной для передачи и поучения форме.
Далее, не следует пренебрегать ролью самого Марка как создателя Евангелия. Судя по огромному количеству преданий об Иисусе, засвидетельствованных в других канонических Евангелиях, не говоря уж о неканонических, Марк подходил к составлению своего краткого Евангелия очень строго и разборчиво. Трудно вообразить, например, что Марк не знал никаких речений Иисуса, кроме приведенных в его Евангелии, — их там очень немного, что особенно обращает на себя внимание в сопоставлении с тем, как подчеркнута роль Иисус–учителя. Трудно сказать, какие любопытные воспоминания Петра Марк мог «оставить за кадром» своей книги, посвященной строго определенным темам и задачам.
Характер апостола Петра у Марка
Мы описали роль Петра в повествовании Марка: но что сказать о его характере? Рука об руку со склонностью ученых видеть в евангельском Петре только «типичного ученика» идет другая тенденция: воспринимать его характер, изображенный в этом Евангелии, как «типичный характер ученика». Например, Клифтон Блэк пишет: «Смесь привлекательных и непривлекательных черт Петра не принадлежит ему одному — она воплощает в себе добродетели и слабости Двенадцати» [433] . Мы уже видели, что Петр — отнюдь не только «типичный ученик»: он — личность, пусть и изображенная на фоне коллектива учеников и в связи с ним. Здесь мы следуем выводам Тимоти Виарды. Однако Виарда указывает не только на индивидуальную роль Петра в повествовании (в этом Петр не уникален — индивидуальные роли и у Вартимея, Пилата и многих других), но и на то, что Петр обладает индивидуальным характером [434] .
433
С. С. Black, Mark: Images of an Apostolic Interpreter (second edition; Minneapolis: Fortress, 2001) 205.
434
Сам Виарда не делает различий между ролью и характером: он пользуется термином «индивидуальность», охватывающим оба эти понятия.
Виарда верно отмечает, что возражения, связанные как с социологической картиной античного средиземноморского общества, ориентированного на коллектив, так и с литературоведческим мнением, что античная литература знала лишь типы, но не индивидуальные характеры, несостоятельны [435] . На первое возражение необходимо ответить, что, во–первых, в эллинистическом мире существовало намного более четкое представление о личности, чем допускают стандартные социологические схемы «коллективно ориентированного» средиземноморского общества [436] ; но, даже независимо от этого, «коллективно–ориентированное» общество предполагает лишь, что индивидуум понимает себя и воспринимается другими как член определенной группы (или нескольких групп) — как «диадическая» или, точнее, «полиадическая» [437] и «укорененная в обществе» личность [438] . Мы уже показали, что Петр у Марка предстает как индивидуальная личность, однако личность, тесно связанная с группой апостолов. Это, разумеется, предполагает, что он разделяет некоторые общие характеристики, атрибутируемые Марком апостолам в целом (верность и неверность, понимание и непонимание) [439] — однако не исключает и других характеристик, выделяющих его из группы как отдельную личность [440] .
435
Wiarda, "Peter," 22–25.
436
G.W. Burnett, Paul and the Salvation of the Individual (Biblical Interpretation Series 57; Leiden: Brill, 2001) Part 1; F.W.Burnett, "Characterization and Reader Construction of Characters in the Gospels," Semeia 63 (1993) 11–12 (evidence from Greek and Roman portraiture). В дополнение к этому, Louise Lawrence, An Ethnography of the Gospel of Matthew: A Critical Assessment of the Use of the Honour and Shame Model in New Testament Studies (WUNT 2/165; T"ubingen: Mohr, 2003), глава 7, делает важное критическое замечание, убедительно подтверждаемое социологической литературой, об использовании понятий индивидуализма и коллективизма Брюсом Малина и его школой средиземноморской антропологии. Она делает вывод: «Антропология подтверждает значимость индивидуалистических черт даже в изначально коллективистских культурах. Как в греко–римском, так и в иудейском мире мы отмечаем и коллективистские, и индивидуалистические черты… Люди, населяющие мир Матфея, бесспорно, озабочены коллективной групповой идентичностью и своими взаимоотношениями с ней — однако не отрицают они и важности индивидуалистического самопонимания» (258–259).
437
Этот термин вместо «диадического» использует Lawrence, An Ethnography, 249.
438
B.J. Malina, The SocialWorld of Jesus and the Gospels (New York: Routledge, 1996) 37–44. Отметим также литературоведческую работу D. McCracken, "Character in the Boundary: Bakhtin's Interdividuality in Biblical Narratives," Semeia 63 (1993) 29–42, автор которой пишет: «Характер, замкнутый в себе, не отвечает библейскому характеру, который представляет собой интер–дивидуальность того же типа, что и описанная Бахтиным» (29).
439
Wiarda, "Peter," 32–33.
440
Так же, как не исключает того, что, отрекаясь от Иисуса, Петр действует исключительно в собственных личных интересах: см. Malina, The Social World, 38: «Поведение, свидетельствующее об индивидуалистическом эгоизме, отмечается, однако подвергается моральному осуждению и тем или иным образом карается».
Что же касается склонности античной литературы изображать «типы» — ее легко преувеличить. Разумеется, у древних не было нашего современного представления об уникальности и психологической сложности личности — это отчасти связано с тем, что характеры в древности изображались не столько через психологическую интроспекцию, сколько через действия [441] . Кристофер Пеллинг пишет о греческой драме:
Драматурги придают своим героям набор естественно сочетающихся черт, не стремясь к уникальным или парадоксальным комбинациям: в этом смысле они далеко отстоят от того, что мы привыкли встречать в современной литературе. Но это само по себе еще не превращает характеры в «типы»: энергичный ум Эдипа в «Эдипе–царе» естественно сочетается с другими чертами его характера, так же, как у Аякса — строгая приверженность гомеровской этике, доведенной до ригоризма, у Антигоны — фанатичная суровость к сестре. Все они не сводятся к единому типу «софокловского героя»: в каждом случае новая черта гармонично сочетается со старыми. Перед нами не уникальный характер–микст, а нечто такое, к повторению чего в реальном человеке или в другом сценическом персонаже мы вполне готовы: однако в каждом случае перед нами — личность, воспринятая и понятая как самостоятельный характер, обладающий собственной, отличной от других индивидуальностью [442] .
441
Cf. R.A.Burridge, What Are the Gospels* (SNTSMS 70; Cambridge: Cambridge University Press, 1992) 121; S. Halliwell, "Traditional Greek Conceptions of Character," in С. B. R. Pelling, ed., Charactenzation and Individuality in Greek Literature (Oxford: Clarendon, 1990) 56–59; Burnett, "Characterization," 11, 15–16.
442
C. B. R. Pelling, "Conclusion," in Pelling, ed., Characterization, 254–55; см. также Burnett, "Characterization," 12–13.