Группа Хейфица переехала на съемки в Калининград — бывший Кенигсберг. Мы в Восточной Пруссии, в городе, где родился великий романтик Эрнст Теодор Амадей Гофман. Кенигсберг страшно разрушен. Руины королевского замка, заваленная обломками стен могила Иммануила Канта, остов знаменитого университета Альбертина, куда изящный, маленького роста Кант ходил читать свои лекции…

Мысли о сотнях тысяч солдат, погибших во время Второй мировой, не давали нам покоя. Но эта поездка сослужила Китайскому добрую службу. Спустя несколько лет он вместе с однокурсником, немцем из ГДР Хельмутом Дзюбой, снимет в разрушенном Кенигсберге свою курсовую работу «Из пепла».

А мне между тем позарез нужно было в Москву. «Зачем?» — спрашивали. Не объясняю. Нужно, и все. «На фестиваль, наверное?» — «Нет, не на фестиваль!» В общем, отпустили. Я ехал в Москву «зайцем» — (денег не было), всю ночь прохаживаясь по вагону, но больше стоял в тамбуре у окна, а в критических случаях прятался в туалете.

А в Москве событие грандиозное — Первый Московский международный фестиваль молодежи и студентов. Москва вымыта, вычищена и украшена всеми цветами радуги.

Груды голов, затылков, грудей. Это в Бутырках бреют блядей… — писал Андрей Вознесенский.

Весь КГБ на ушах, проститутки отловлены, обриты и отправлены подальше от фестивального города — молодежь у нас вся как есть прогрессивная! Милиция надела белоснежную форму, и грянула музыка. Впервые в своей истории столица увидела на улицах такие толпы гостей. Африканцы в цветных бубу, арабы в белых разлетающихся бурнусах, тибетские монахи в оранжевом, индийские девушки в цветных сари, малийцы в шапочках, и несть им числа!

Я шел к Марине, сестре Андрея, однако перейти Садовое кольцо оказалось невозможно. Стройными рядами шли делегации студентов, ехали машины, наполненные маленькими смуглыми людьми в экзотических одеждах, механически махавшими флажками. Видно, они ехали уже несколько часов: из машин доносились тонкие усталые возгласы: «Ми-и-и-р! Ми-и-и-р!»

Мне же нужно было видеть Марину. Это началось еще с весны, со дня рождения Андрея. Чувства мои полыхали, «крыша поехала», как сейчас говорят. В голову лезли какие-то правильные книжные мысли: «Хочу быть ответственным за жизнь другого человека; хочу сделать ее счастливой и вообще хочу новой жизни и еще чего-то такого, что не объяснишь». Ни днем, ни ночью не могу найти покоя, все о чем-то думается, мечтается. Но понимаю же, что грезы эти никак не соотносятся с реальностью — жить вдвоем нам негде, снимать комнату — нет денег. И главное, что об этих моих планах не знает и не ведает сама Марина… Словом, в тот мой приезд мы с ней встретились два раза, просто гуляли в фестивальной толпе, разговаривали… И я уехал ни с чем в Ленинград, потом вместе с группой в Калининград и в Ялту.

В октябре заканчивались натурные съемки в Крыму. Из мрачного обугленного Калининграда мы попали в солнечную благополучную Ялту, в пору бархатного сезона. Это была совершенно другая картина… По вечерней набережной, залитой огнями, под шум прибоя солидно, с чувством собственной избранности прохаживалась советская номенклатура, удачливые тренированные «дикари», звезды советского кино — элита тех лет, в чьи ряды влились и снимавшиеся в картине Хейфица актеры Инна Макарова, Алексей Баталов, Борис Чирков. А мы сразу по приезде побежали купаться в море, которое Володя видел впервые. Холодная вода быстро остудила пылкие романтические чувства к «свободной стихии». Мы жестоко простудились. Еще целую неделю Володя охрипшим голосом читал стихи Волошина — он мечтал съездить в Коктебель.

Естественно, мы пошли в музей Чехова. Вдруг загрохотало на улице радио и сообщило оглушительную новость о запуске в космос первого советского спутника. Помню наш душевный подъем, чувство чистой и бескорыстной радости за страну! На какое-то время даже Чехов отошел на второй план.

Мы с Володей ожидали невиданных перемен, нам казалось, что перед нами открываются необъятные рубежи, и кто мог тогда подумать, что этот мальчик-романтик, этот тонкий поэт добровольно уйдет из жизни. Но это случится позже, через четыре года. А пока мы с жаром обсуждаем вышедший на экраны Ялты фильм «Летят журавли» и тончайшую игру Алексея Баталова в роли Бориса.

Когда мы снова встретились в институте после практики, то почувствовали, как выросли и обогатились за эти месяцы. Повидали новые места, узнали новых людей. А главное — участвовали в жизни съемочной группы. Теперь мы узнали на деле, что такое профессия режиссера, и хотелось поскорее добраться до курсовой работы, чтобы поработать самостоятельно.

Под Новый год я вернулся в Москву. В голове у меня было только одно: как быть, что делать с Мариной? Я был убежден, что она меня не любит. В полном отчаянии с горя полностью отдался учебе, репетициям, студенческой жизни, просмотрам фильмов.

Как-то Андрей, уже ставший уверенным мужем, окрыленный после практики, после общения с Марленом Хуциевым, спрашивает меня:

«Что у вас с Мариной? — по-моему, она ничего не хочет…» Вот тут я тебя не понимаю. Ты ее любишь, сам говорил. Так реши эту проблему!

Это было что-то новое. Обычно Андрей сдержан, щепетилен, подчеркнуто нейтрален. Он что, серьезно считает меня достойным сестры? А раз так, раз он сам об этом заговорил, значит, у меня есть хоть небольшой, но шанс. А как быть с Марией Ивановной? Уж она точно не мой союзник. В общем, любовь и сомнения обглодали меня до костей. Однако начал я развивать «бурную деятельность», как говорила позже Марина, и в марте 1958 года дело кончилось скромной студенческой свадьбой в ресторане «Прага».