— Ты мог бы показывать это и почаще, и получше.

— Я показываю. Стараюсь показать… как умею.

— Ты всегда думаешь о чем-то другом.

— Это правда, но не совсем. Часто… но не всегда.

— Например, сейчас.

— Да… это дело…

— Да у тебя всегда «это дело»! Ты же знаешь — я не прошу тебя сменить профессию. Но она… она же везде, твоя профессия, лежит на нас… как слой пыли! Не только на нас, но и на всем, что тебя окружает.

— Нет… это не так. Пыль не может лежать, потому что я все время ее ворошу. Любое сравнение, только не это.

— Перестань… ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать.

Опять подул ветер. У Ангелы взметнулись волосы, и он быстро накрыл рукой последнюю салфетку, чтобы и ее не унесло. У природы свои способы сортировки мусора.

— Ангела… я ничего не могу с этим поделать. Это… это часть меня самого. Или часть моей работы, называй, как хочешь.

Он рассказал, как увидел лицо Хелены. И она была сейчас с ними, за этим столом. Не он искал ее. Она искала его.

Ангела ничего не спрашивала. Винтер и не хотел, чтобы она что-то спрашивала. Может быть, потом. Не сейчас.

— Ты же тоже приносишь с собой снимки больных.

— Это другое… У тебя все иначе.

— Ничего не могу поделать, — повторил он. — Но это мне помогает в работе.

— Помогает? Великому комиссару, волшебнику следствия? Помощь, которая тебя раздавит в конце концов.

— Ты хочешь сказать, я сойду с ума? А может, уже сошел? Ну что ж… наверное. Не совсем, но слегка. Достаточно, чтобы работать в полиции.

— Борьба со злом… — задумчиво сказала она. — Любимая тема.

— Знаю… этот пафос звучит глуповато.

— Нет, Эрик… тебе известно, что я так не думаю. Но иногда для меня это… как бы чересчур.

Ну что на это сказать… Преступности имя — легион. Он полицейский, но не циник. Он верит в силу добра. И именно поэтому говорит о зле. Зло непобедимо. Враг за бронированным стеклом. Оно есть, его видно, но не дотянешься. Чудовище, непостижимое и непонятное, не подчиняющееся законам человеческой логики. Пытавшиеся понять зло и дать ему разумное определение всегда кончали плохо. Он понимал это, но это были только азы понимания. Пройдено куда меньше, чем осталось. Он хотел приблизиться к злу и победить. Это его работа — найти слабое место в броне и одолеть. И никакого другого оружия, кроме здравого смысла, у него нет. Если зло нельзя победить разумом и честностью… тогда чем? Чем можно победить зло?

Ему, как всегда, не хотелось об этом думать. Эта мысль была как черная дыра в его мире: зло можно победить только злом.

Зло можно победить только злом.

Бергенхем подул Аде за ушко, и она взвизгнула — он самонадеянно решил, что от удовольствия. Она живет в тумане пудры, подумал он, нечаянно столкнув на пол лоток с детской присыпкой.

Он подул еще раз, и с мочки уха слетело несколько пылинок. Она все время гулила — должно быть, хотела что-то рассказать, и эти забавные звуки говорили ему больше, чем все услышанное за этот день. Скоро ей исполнится целых полгода. Он держал ее на руках, слегка сжимая предплечьями, и думал о странностях жизни.

Он сам чудом вырвался из лап смерти и даже в какой-то момент был мертв… или балансировал на самом краю. Как раз в тот момент, когда родилась Ада. Он много размышлял об этом по ночам. Иногда просыпался в холодном поту. Это был другой пот, не тот, который накапливался за день в насквозь прогретом здании управления.

Он поднял дочку, осторожно отнес вниз, в гостиную, и положил на расстеленное на паркете одеяло. Улегся рядом, подпер голову ладонями и с удовольствием приготовился продолжать беседу.

— Мы могли бы поесть в ресторане, — показалась в кухонной двери Мартина.

— Везде такая жара…

— На террасе прохладней.

— Тогда мы пойдем туда. — Он подхватил одной рукой Аду, другой одеяло и отправился на террасу. — Я сегодня наблюдал страшноватую сцену.

— Да?

— Один парень увидел мертвую женщину и обрадовался.

— Неужели?

— Он был уверен, что увидит кого-то другого. Совершенно уверен. И я тоже… Не могу объяснить почему. Впрочем, могу. Все так совпадало, и мы не сомневались, что наконец узнали имя убитой. А он обрадовался… Это была не та, о ком он думал.

Он тут же раскаялся — прямо над ухом послышался лепет Ады, и ему показалось, что его слова чем-то ей неприятны. Мартина поняла его сразу.

— Он среагировал совершенно естественно. Такие реакции неуправляемы.

— Мудра, как Аристотель.

— Я знаю.

— А что надо сделать?

— Для чего?

— Чтобы быть таким мудрым?

— Перво-наперво надо родиться женщиной, — сказала она.

— А Аристотель?

И Бергенхем опять подул Аде на ушко, и она опять пискнула, и он опять уверил себя, что от удовольствия.