— Не надо ничего дожидаться, — отдышавшись сказала Ангела.

Голову пронзило мгновенное сияние, и он еще раз испытал потрясение, когда душа и тело сливаются в эти несколько секунд ослепительно белого света, когда перестаешь различать сон и явь.

А потом приходит приятная усталость, полудрема, и из этой полудремы возникает ее голос.

— Нам нечего дожидаться, — повторила она. — Я хочу выбросить эти чертовы пилюли.

Он промолчал. Не мог придумать ответа.

— Я принесу что-нибудь попить.

— Вернись, трус!

— Сейчас вернусь.

Винтер, прыгая то на одной, то на другой ноге, натянул шорты и вышел на балкон. Поднявшийся было с вечера ветер стих, и на балконе было едва ли не жарче, чем в спальне. На улице ни души. Послышался далекий крик.

Он поднял глаза к небу. Который час? Полвторого? Два?

Он мог бы сослаться на работу, сесть на велосипед и покатить домой. Но это и вправду было бы трусостью. Сказать, что ему надо посидеть за компьютером… это было бы правдой, но более идиотскую правду и придумать трудно.

Он налил два бокала — половина воды, половина белого вина, отнес в кухню, но лед в морозильнике кончился, и бокалы перекочевали в спальню.

— Так скажи мне наконец, чего мы дожидаемся? — спросила Ангела, отпив глоток. — Я порядком устала от этого балагана.

— Что ты называешь балаганом?

— Все. Я не хочу больше жить одна.

— Поначалу это было твое предложение.

— Мне наплевать, чье это было предложение. И это было очень давно… когда мы были молодыми преуспевающими специалистами.

— Мы по-прежнему молодые преуспевающие специалисты.

— Тебе тридцать семь, Эрик. Скоро сорок. Мне тридцать. Пора кончать играть в игрушки.

По улице на большой скорости проехала машина. Такси… или кто-то торопится снять проститутку на Фескечёрке. Чуть ли не все потенциальные клиенты выбирали именно эту дорогу. Сегодня было на удивление спокойно. Интересно, почему…

— Это, может быть, звучит нелепо, но это правда. Время игр прошло. Ты прекрасно знаешь — я никогда не ставила никаких условий. А сейчас ставлю.

— Я слушаю.

— В чем я не права? Мы уже два года вместе. В нашем возрасте это большой срок, Эрик.

— Может быть… да. Скорее всего да.

— И пора уже взять на себя какую-то ответственность.

Он промолчал. Сказать было нечего.

— В противном случае я просто не могу на тебя положиться. Эти… этот балаган мне надоел. Тебя он, может, и устраивает, а меня — нет. Время прошло.

— Ты хочешь, чтобы мы… съехались? Жили вместе?

— Ты прекрасно знаешь, чего я хочу. Но начать можно с этого.

— Ты и я… в одной квартире?

— Ты, оказывается, прекрасно понимаешь смысл слова «съехаться».

— Понимаю…

— Или ты никогда не слышал такого слова?

Он не удержался и прыснул, как мальчишка. Ситуация была дурацкой. Его ставили к стенке — всего лишь потому, что он хотел жить один, но так, чтобы она была рядом. Десять минут на велосипеде в теплый вечер… Но она права. Все именно так, как она говорит. Время игр прошло.

— Иногда приходится выбирать, Эрик, — мягко, как ребенку, сказала она. — Это же для тебя не новость.

— Мы можем видеться чаще…

— Значит, ты не готов?

— Я так не сказал.

— Другого шанса у тебя не будет.

Он вышел в гостиную. Включил музыкальный центр, присел на корточки и нашел нужный диск. Хрипловатый, немного гнусавый голос… I can’t wait for you to change your mind, it’s late, I am trying to walk the line…

— Вот это да! — Она появилась в дверях. — Я и не предполагала, что ты так хорошо знаешь песни Дилана. Или даже его самого. И что?.. Это касается нас обоих?

Винтер посмотрел на нее. Вид у него был совершенно растерянный и даже жалкий.

Солнце стояло уже высоко. Винтер открыл замок, взял велосипед и надел темные очки. Он проснулся с головной болью, и голова пока не прошла, несмотря на две таблетки альведона.

До чего-то они все же договорились. Он посмотрел наверх — Ангела махала ему с балкона. Ему дали срок для размышлений… нет, не то. Он не мог подобрать нужное слово. Сейчас он вообще не мог сосредоточиться на личном, хотя понимал, что это самое «личное» важнее всего.