Шрифт:
Приукрашенные донельзя, эти рассказы будоражили воображение слушателей, клявших на чем свет стоит свою нерасторопность. Число прибывших с князем людей ни у одного из рассказчиков не соответствовало действительному положению дел, но так уж, видно, устроен человек, недаром говорят, что у страха глаза велики: три сотни дружинников и неполных три десятка княжеских слуг выросли в несколько раз.
Однако доверчивые горожане не столько ломали головы над тем, где же теперь все это воинство разместится, сколько с ужасом гадали, сильно ли вырастут цены на хлеб. Опасаться было чего, опыт других говорил, что этого не избежать. Ведь прокормить такую ораву непросто, купцы не упустят своей выгоды, враз все съестное станет дорожать.
Торговцы тем временем так и эдак прикидывали, почем теперь надо продавать хлеб, чтобы не прогадать. Головоломка была не из легких, ведь они хорошо знали, что своего урожая и до прихода княжеской дружины на всех не хватало, и ясно понимали, что без привозного зерна нынче наверняка не обойтись, придется везти его из других земель, а нелегкий путь уже давно стал крайне опасен. Бродни волчьими стаями налетали и на одиноких путников, однако желанной добычей были для них купеческие возы.
И все же насколько бы ни был важен вопрос о хлебе насущном, но многих слушателей, и особенно слушательниц, больше интересовало другое: каков он, князь, женат ли, молод ли, хорош ли собой — и, удовлетворив свое любопытство, они довольно вздыхали.
Передавали из уст в уста слова, сказанные князем у ворот детинца. Старики хоть и отмечали нарушение заведенного порядка, но тем не менее остались довольны: Михаил Ярославич своего отца помянул и отметил чистые помыслы горожан — стало быть, надеялись они, без злобы, с открытым сердцем пришел в Москву. Некоторым посчастливилось узнать и кое-что позначительнее — им пересказали его речи, услышанные гостями на первой княжеской трапезе, — у них возможностей для догадок и предположений было гораздо больше.
Все с трепетом и нетерпением ждали неотвратимых изменений в жизни тихого городка.
Однако ни первый день, ни второй не принесли ничего нового. Князь, как говорили знающие люди, гостевал у посадника. Оно и понятно, вчера на улочках злая метель хозяйничала, всех по домам загнала. А сегодня солнышко ярко светит, неужто теперь светлый князь не покажется?!
Михаил Ярославич не обманул надежд горожан. Любопытные, которые с самого утра крутились у Великой улицы, якобы найдя здесь какие-то неотложные дела, наконец-то были вознаграждены за свое терпение.
— Князь! — воскликнул неожиданно кто-то из зевак.
— Сам Михаил Ярославич? — переспросил худой мужик с длинной всклокоченной бородой.
— А тебе что, двух князей разве прислали? Одного-то прокорми! — пробурчал недовольный голос, принадлежащий невысокому, крепко сбитому мужику с красным мясистым носом.
— Да который-то князь? — поинтересовалась низенькая толстая баба с маленькими бегающими глазками.
— Да звон, из ворот выезжает! Молодой! А рядом с ним посадник, — со знанием дела ответил рыжий парень.
— Ишь как важничает-то Василь Алексич! — снова раздался знакомый недовольный голос.
— Гляди-ка, а за ними еще ктой-то! — поправив темный толстый платок, съехавший на глаза, воскликнула толстуха и пихнула в бок как две капли похожую на нее девушку, чтобы та получше рассмотрела крепкого молодца.
— Это какой? С седой бородой, что ли? Так это воевода! А как звать-то его, я запамятовал, — вступил в беседу еще один знаток, который не понял, кто заинтересовал соседку.
— Ишь ты, грозен как! Я думаю, скоро имя-то его лучше своего знать будем, — забубнил недовольный.
— Ты, сват, может, и прав. Только глянь, каким он ястребом по сторонам смотрит, — подобострастно проговорил невзрачный мужичок с редкой бороденкой и стал торопливо стягивать шапку.
Мимо столпившихся у ворот горожан неспешно проследовал небольшой отряд, возглавлял который сам Михаил Ярославич.
Чуть отстав — на локоть–другой — за ним двигался посадник. За буланым Василия Алексича, безропотно повинуясь седокам, шагали кони воеводы и сотника Никиты, который поглядывал по сторонам и о чем-то тихо переговаривался с Егором Тимофеевичем.
Сотники Демид и Василько ехали молча. Первый был бы и рад поговорить, даже несколько раз о чем-то спрашивал попутчика, но тот отвечал невпопад, и Демид, поняв, что лучше помолчать, стал внимательно вглядываться в лица попадавшихся навстречу горожан, и особенно горожанок, среди которых было немало таких, что заставляли сердце молодого неженатого сотника биться учащенно. Завершала процессию дюжина дружинников из сотни Никиты.
— Что ж молчишь, Василь Алексич, показывай, что нагородил, — сказал князь добродушно и добавил: — Желаю видеть, насколько сильна ныне Москва, чем богата, и торг я хочу посмотреть, и посады объехать.