В воздухе уточнили координаты нарушителя. Одна мысль гнала Примакова к цели: «В тридцать втором квадрате — неизвестный самолет. Идет курсом на базу. Лишь бы он не уклонился, и тогда будет перехвачен». Два истребителя вначале шли на малой высоте, вдоль выщербленной черты берега. А потом, повернув к морю, врезались в облака. Теперь шли только по приборам, не доверяясь даже тому драгоценному чутью, которое вырабатывается у летчиков годами. К плексигласу кабины прилипла мутная темень. В такие минуты трудно представить, где находится самолет — над морем или над сушей.

Когда пара вышла за облака, командный пункт приказал ведомому остаться над верхней кромкой, а ведущему — идти на предельную высоту. На короткий миг Примаков представил знобящий холод труднодоступной выси, где и небо не такое, как здесь, у земли, в атмосфере, — веселое, со степным размахом далей, а тяжелое, словно ледяная глыба, и непривычно мрачное. Новая команда о координатах цели смахнула раздумья, и он заученно взял ручку на себя. Ему уже знакомы «ступени к богу». Он и сейчас решил ими воспользоваться. Стремительный полет по горизонтам несколько раз чередовался с крутым набором высоты. Евгений Николаевич и не заметил, как достиг предела возможного. С тревогой смотрел на бившуюся у одной черты стрелку высотомера, ожидая, что она продвинется еще хоть чуточку. Но стрелка не двигалась. Присмотрелся: так высота ж достигнута! Даже чуточку больше, чем в том испытательном полете.

Внизу далекими хребтинами гор белели облака, а вверху висел иссиня-фиолетовый полог. И нигде ни малейшей точки. Примаков запросил пункт наведения. Там уточнили: цель левее. Летчик вглядывался в чернильный глянец высоты. И вдруг по глазам, словно лезвие, резануло солнце. Давняя летная привычка подсказала — это отсвет стекла кабины. Чуть прищурясь, подполковник неотрывно глядел туда, где только что вспыхнул отраженный свет. И вдруг заметил странное, необычное: слева плыла какая-то синяя тень. Да это же самолет! Но почему он в такой необычной окраске?! И тут же понял: машина окрашена под цвет стратосферной выси.

«Миг» развернулся и пошел на сближение. Незнакомый самолет тоже лег в вираж и внезапно начал снижаться. О, как хотелось Евгению Николаевичу рвануть ручку и с разворота бросить машину вдогонку. Но сдержался: опасно. На такой высоте машина инертна и при резком управлении может свалиться. Надо все делать спокойно, расчетливо.

Подполковник опасался одного: пока развернется и приблизится к незнакомцу, тот уйдет в облака. Так оно и случилось. До чужой машины осталось совсем немного, когда она юркнула в облака. Примаков сообщил об этом пункту наведения. Оттуда передали направление цели. Надо идти наперехват. Турбине даны полные обороты, и на плечи, на все тело тотчас легла невидимая тяжесть ускорения. Раздались глухие хлопки, а перед носом взметнулось искрометное свечение: «миг» переходил звуковой барьер. Через минуту, когда установилась сверхзвуковая скорость, машина словно успокоилась, пошла ровно.

На выходе из облаков самолета не оказалось. Примаков знал, что его ведомого уже послали к нижней кромке облаков. Может, чужак там. Подполковник запросил Огнева. Тот ответил — пока не видит.

Чтобы не терять времени, Огневу приказал следовать к базе и барражировать над ней. Сам взял курс на зюйд-вест. У него были свои расчеты: если незнакомец залетел преднамеренно, то наверняка попытается резко менять курс, чтобы спутать карты. Но в тот момент, когда на приборной доске выровнялся авиагоризонт, Примаков успел разглядеть расплывчатый силуэт самолета. Он шел почти встречным курсом, видимо нащупывая безопасный путь. Но вставшая на пути тучевая гряда скрыла его из виду. Примаков на миг поддался раздумью: то ли снижаться до бреющего, что небезопасно, то ли пробивать каучуковые облака, что тоже не менее рискованно: не мудрено столкнуться с незнакомцем. Неожиданно в наушниках прохрипело:

— Четверка, четверка, как слышите? Курс двести тридцать… Высота тысяча восемьсот…

Несколько секунд полета в сырой мгле показались Евгению Николаевичу вечностью. И не только потому, что было трудно, а потому, что страшился: «А вдруг уйдет, сменит курс?..»

Выскочив из хмари, подполковник осмотрелся и почувствовал учащенные толчки сердца: самолета не было. Слегка накренил машину и почти прокричал: «Так вот же он! Хитрец, потерял высоту…»

Это был разведчик. Примаков приказал Огневу вернуться в строй, а когда лейтенант пристроился, они пошли на сближение с незнакомцем. Тот, видимо, заметил появление истребителей и крутым виражом вновь ушел за тучевые клубы. Терять нельзя было ни секунды. Примаков, бросив машину в пике, пронзил тягучий слой облаков и вынырнул рядом с разведчиком. Тот еще круче пошел на снижение, но «миг» уже висел у его плоскости! Сейчас хорошо были видны опознавательные знаки на длинном торпедообразном фюзеляже — белая звезда на фоне голубого овала. Чем-то знакомым повеяло от этого сочетания цветов. А проносясь мимо, подполковник успел даже разглядеть лицо летчика, и оно тоже показалось ему знакомым. Евгений Николаевич силился припомнить, где его видел, и никак не мог. А может, только показалось? Да и времени нет раздумывать. Чужой самолет уходил.

«Миг» покачал крылом: «Следовать на посадку!», но тот упрямо тянулся в открытое море. Стрелять? Нет, надо приземлить во что бы то ни стало, а пока указать направление. Но как? Добровольно чужак не пойдет. Нужно заставить силой. «Миг» вновь качнул плоскостями. И вдруг — два острых толчка, а за ними — глухие, как хлопки, звуки. Перед глазами вспыхнула морозная пальма раздробленного стекла кабины. Разведчик открыл огонь?!. Евгений Николаевич приказал ведомому ответить тем же. У плоскости чужака тотчас же взблеснул клинок огня, но не задел цели.

— Ну, бей же! — почти со злостью крикнул подполковник.

Следующая очередь была точнее. Изъеденная осколками обшивка завихлялась иод воздушным потоком. Разведчик тяжело перевалился с крыла на крыло — согласился на посадку.

Евгений Николаевич так увлекся бомбардировщиком, что не заметил, как в кабине наступил перепад давления. Герметичность была нарушена. Тонко, по-комариному, пел просачивающийся воздух. Больно ломило в висках. Но не это страшило. Беспокоило другое — как бы неприятель не схитрил, не ускользнул. Конечно, в случае чего нетрудно нажать на гашетки…