– Вы хотите сказать, что это… – разочарованно протянула Соня, – что это Босх? Честно говоря…

– Вы были о нем лучшего мнения? – усмехнулся старик. – И правильно, Босх – великий художник, а это всего лишь маскировка…

Он достал из ящика конторки странную прямоугольную лампу, включил ее и направил тусклый голубоватый свет на картину.

В этом призрачном свете трудовые будни ада исчезли, сделались прозрачными, невидимыми, а сквозь них проступила совсем другая картина – солнечный полдень в прекрасном саду, и на переднем плане – нагие мужчина и женщина…

Надежда увидела яблоко в руке женщины и поняла, что перед ней – райский сад, сцена грехопадения Адама и Евы.

Приглядевшись, она поняла, что Босх изобразил первых людей вовсе не такими простыми и наивными, какими рисуют их другие художники. На губах Евы блуждала чуть заметная коварная и развратная улыбка, как будто она прекрасно понимала все последствия своего поступка. На лице Адама проступала грубая страсть, вовсе не на яблоко были устремлены его налитые кровью глаза. В лицах этих двоих можно было прочитать ростки, зачатки всех будущих грехов и преступлений человечества…

Еще внимательнее вглядевшись в картину, Надежда разглядела в цветущем кусте на заднем плане таящегося змея – одновременно прекрасное и ужасное создание с изумрудной чешуей и маленькими кривыми рожками на треугольной голове, с пронзительным, проникающим в душу взглядом рубиновых глаз…

– Как видите, эта картина имеет непосредственное отношение к нашей экспозиции, и я надеюсь, что она надолго останется в музее, – проговорил Луций Ферапонтович, выключая свою удивительную лампу.

– Как все-таки это ужасно, – вздохнула Надежда, – из-за картины погибло столько людей… Допустим, того, как вы сказали, мерзавца мне нисколько не жалко, но вот Вера и ее бывший муж… Тоже несимпатичные личности, но за это не убивают… И все-таки как же он сумел организовать все это?

– А он, видите ли, был таким мелким, незаметным, но сумел проникать всюду. Многое он сумел выяснить из медицинской карты вашей матушки, Соня, той, что хранится в четвертой психиатрической больнице. Там доктор наблюдал ее много лет и все пытался помочь ей, расспрашивал многих и составил четкую картину болезни. Ее вылечили от реактивного психоза, и после родов наступил относительно спокойный период. Мозг просто вытолкнул неприятные воспоминания, она забыла весь кошмар, в который втянул ее ваш отец.

– Не смейте его так называть! – вспыхнула Соня. – Он мне не отец!

– Согласен, ваше право так думать. Так вот, у таких больных может случиться кризис из-за неожиданного события. В данном случае, я думаю, это произошло от встречи. Возможно, ваша мать случайно встретила вашего… встретила Беневоленского. И воспоминания ожили. Возможно, если бы он подошел к ней, заговорил, попытался успокоить, все не обернулось бы трагедией. Но он предпочел не признаться.

– Сволочь! – Соня сжала кулаки.

– А как он вышел на Веру? – спросила Надежда, чтобы закрыть эту тему.

– Ну, это просто… Через Беневоленского, конечно. Вы не представляете, какие пухлые личные дела хранятся в отделах кадров! Там все сказано – про бывших жен, про взрослых детей… Так он нашел Веру. После неудавшейся кражи в музее ей нельзя было оставаться в Плескове. Она переехала в Петербург, но здесь у нее никого и ничего не было – ни жилья, ни работы. Она была в бедственном положении и не смогла отказаться. Но потом, когда ее ввели в курс дела, она поняла, что после кражи картины эти люди, чтобы не оставлять свидетелей, убьют и Беневоленского, и ее саму. Никто за ней не стоит, никто за нее не вступится, никому она не будет нужна… Она занервничала, высказала свои подозрения, вы это слышали, Надежда Николаевна.

«Откуда он знает?» – спросила сама себя Надежда.

Старик хитро улыбнулся, как будто услышал вопрос, и продолжил:

– Один из подручных того человека случайно ее убил. План оказался под угрозой провала, но тогда он вспомнил о том, что у Веры есть сестра. Вспомнил о вас, Соня… ну, все дальнейшее вы уже знаете.

Луций Ферапонтович ненадолго замолчал.

– Ошибка этого мерзавца в том, что он взял себе в помощники уголовников… – продолжил он после небольшой паузы, – хотя на самом деле его ошибка в том, что он посмел поставить себя выше… посмел покуситься на имущество Того, кто владеет этой картиной, да и всем этим музеем…

– Вы имеете в виду вашего спонсора? – догадалась Надежда.

– Вы очень проницательны, Надежда Николаевна. – Старик усмехнулся и снова стал похож на портрет графа Калиостро.

В это время дверь музея распахнулась.

Все присутствующие повернулись и увидели на пороге Анатолия Васильевича Беневоленского.

– Чем обязан? – Луций Ферапонтович взглянул на часы. – Сегодня ведь не вторник!

– Совершенно верно. Но я хотел с вами очень серьезно поговорить… сегодня я просматривал счета…