подстерегают смертоносные, чудовищные

твари. Ты не можешь знать, точно ли твои

родичи доберутся сюда.

— Я знаю, — настаивал Рафен, — я верю в

них, и ничто не заставит меня отказаться от

этой веры.

Он пристально посмотрел на своего това

рища:

— Ты ведь помнишь, что есть такая штука

— вера? И она была у тебя, пока ее не отняли

Байл и его палачи.

Лицо Тарика окаменело.

— Я помню. Я не потерял ее.

Рафен ухватился за его слова:

— Так помоги мне напомнить об этом

остальным братьям!

Он раскинул руки, указывая на клетки над

ними:

— Байлу нравится, когда у его игр есть зри

тели, ведь так? Его тщеславию льстит, когда, причиняя боль другим, он наблюдает за ее

отблесками, греется в ее отраженном тепле.

Но теперь мы можем обернуть это против не

го.

Лицо Кровавого Ангела, покрытое синяка

ми и копотью, прорезала тонкая ухмылка.

— Каждого боевого брата, заключенного

здесь, заставляли смотреть на сегодняшнее

жестокое состязание. Их заставляли смотреть, потому что Байл считал, что таким образом

доносит до всех один из своих “уроков”.

Он перевел дыхание:

— Я знаю, многие боевые братья пытались

сражаться до меня — и потерпели поражение.

Но это не мой случай. Не наш случай.

— С чего это ты так уверен?

— Потому что все Астартес здесь присоеди

нятся к нам. Помяни мое слово, Орел Обре

ченности. Мы соберем всех наших родичей.

— Они уже давно не те воины, о которых ты

говоришь, Рафен! Они сломлены годами не

мыслимых пыток, и уверены, что их бросили!

— Как ты? — спросил Рафен.

Улыбка превратилась в беспощадный

оскал:

— Пойдем. Нам нужно поднять нашу ар

мию, если мы хотим запалить это место, как

факел.

НЕРАЗБЕРИХА, которая последовала за

взрывом прометия, повергла сростков в па

нику. Некоторые были мертвы, пожранные

взрывом, который вызвали болтерные снаря

ды — но большинство были захвачены врас

плох и отрезаны от окружающего мира пожа

рами, вспыхнувшими на нижнем уровне тю

ремного комплекса, которые с каждой мину

той распространялись, раздуваемые непре

кращающимся ветром.

Они не знали и даже представить не могли, что, впав в ярость, Фабий Байл бросил верных

слуг на произвол судьбы, скомандовав своему

помощнику Чейну не тушить пожар, предо

ставив пламени распространяться где угодно, сжигая тех, кто не успел убежать. Прародитель

решил, что гибель тех сростков, которые не

смогли сами спастись от огня, послужит вы

жившим напоминанием о том, что если Байл

желает крови и смерти — он не удовлетворит

ся ничем иным.

Но звероподобные мутанты хранили трога

тельную преданность своему хозяину.

Все, что оставалось от их человеческих лич

ностей, уже давно было утрачено и заменено

смесью препаратов, менявших их геном и

безумными хирургическими перекройками.

Байл переделывал каждого из них, заставляя

дремлющие гены животных в их ДНК вновь

заявить о себе; то, что появлялось в конце

такого процесса, или умирало или было со

вершенно лишено всего человеческого.

Их звериный разум был порабощен их

творцом, и во имя него группы мутантов без

особенного труда преодолевали тлеющие, ча

дящие груды обломков, высматривая узни

ков, которые осмелились выказать такое не

повиновение.

В буквальном смысле слова, это стало их

смертельной ошибкой.

ВДОЛЬ ВСЕЙ ОТВЕСНОЙ стены кратера

пылало пламя; там, где в отводных канавах, заполненных маслянистой жидкостью, валя

лись раскаленные добела обломки металла, в

небо поднимался тяжелый черный дым. Дым

окутывал на скорую руку построенную хижи

ну, поднятую на железных сваях; окруженная

целым лесом колонн, торчавших вокруг круг

лого, как арена пространства, она была цен

тром, от которого во все стороны к колоколь