Шрифт:
Увидев, что атака житомирцев продолжалась, Бородин собрал остатки своей и костровской рот и рывком вывел их вплотную к вражеским ложементам.
Для их штурма у него не было сил.
III
Очнулся Шелонин от незнакомых голосов. Сначала испугался: турки, упаси господь! Но прислушавшись, понял, что говорили болгары, и было их тут, как почудилось Ивану, великое множество. Он приоткрыл глаза и поднял голову.
— А-а-а, да ты, братец, живой! — воскликнул кто-то рядом с ним.
— Живой, — согласился Шелонин, пытаясь встать.
— Лежи, лежи! — тронул его за плечо сухонький служивый в форме русского унтер-офицера. — Побили, попортили вы тут турок! Орловцы, как есть орловцы!
— Болгарин, а окаешь, как наш вологодский, — сказал Иван, обрадованный тем, что находится среди своих и теперь наверняка не попадет в лапы башибузуков.
— А я не болгарин, я русский, — лукаво прищурился унтер-офицер, — хоть не вологодский, а с Волги. Мы там тоже окать горазды! А служу у болгар, в их ополчении. На выручку вот пришли!
— Что же стоите, не помогаете?
— Позиция больно хороша у турка, — обеспокоенно проговорил унтер-офицер, вглядываясь во вражеские ложементы. — Трудненько его оттуль вытурить!
— Что за спиной-то у тебя? — спросил Шелонин, заметив торбу, схоронившую странный угловатый предмет. Он вдруг вспомнил августовский бой, болгарина с фугасом под мышкой. — Иль турку взрывать будешь?
— Могу и турку взорвать, коль нужда будет!
— Унтер-офицер Виноградов! — послышался громкий оклик.
— Слушаю, ваше благородие! — быстро отозвался унтер-офицер.
— Давай «жены-ружья»! Громко, на всю Шипку, Вася!
— Лежи, солдат, турку выбивать будем! — Унтер похлопал Шелонина по плечу и устремился туда, где слышался повелительный голос начальника.
Что такое «жены-ружья», Шелонин понял чуть позже, когда услышал задорную песню…
Виноградов подбежал к взводному Христову, развязал торбу, выхватил оттуда трехрядку, вопросительно посмотрел на командира.
— Давай, Вася, давай, братушка! — попросил Христов.
Унтер закинул ружье за спину, рванул трехрядку и начал пронзительно-громко:
Солдатушки, браво ребятушки, Где же ваши деды?Со всех сторон подхватили:
Наши деды — славные победы, Вот где наши деды!— Вперед, братцы! — крикнул Христов и устремился к турецким ложементам. — Давай, Вася, давай, братушка!
Солдатушки, браво ребятушки, Где же ваши сестры?— как бы спрашивал унтер.
Наши сестры — пики, сабли остры. Вот где наши сестры!— дружно отвечали болгары.
Третий раз при ружейной пальбе наигрывает Виноградов своих «солдатушек-ребятушек». Впервые он сыграл их на Шипке двенадцатого августа, повторил и тринадцатого. Шутливую песенку болгарские ополченцы сразу полюбили. Попросили даже разучивать ее вечерами, дотошно вникали в смысл нехитрых слов. Пришли новобранцы — познакомили и их. Судя по голосам, петь научились все — задорно, совсем по-русски:
Солдатушки, браво ребятушки, Где же ваши жены? Наши жены — ружья заряжены, Вот где наши жены!Христов первым рванулся к ложементам противника и стал карабкаться на бруствер. Вскоре ополченцы уже были на турецкой позиции, и теперь вместо песни там слышалась ругань — по-болгарски, по-турецки, по-русски. Виноградов запихнул трехрядку в торбу, забросил ее за спину и, взяв на руку ружье, помчался догонять ополченцев. В глубокой, изогнутой траншее шла отчаянная драка. Взводный Христов, окровавленный, в порванном мундире и без головного убора, наседал на турецкого офицера, который неистово отбивался блестевшим в лучах утреннего солнца ятаганом.
— Я его сейчас, ваше благородие! — изо всех сил рявкнул Виноградов, и его штык сделал свое дело — заколотый турок медленно осел на дно траншеи.
Христов помчался по траншее, а вслед за ним Виноградов. В конце траншеи они увидели щупленького Иванчо, стоящего около убитого турецкого офицера. Ятаган, золоченый, с какими-то надписями поверх лезвия, был у него в руках, и Иванчо любовался им, забыв про все на свете.
— Хотите, ваше благородие? — предложил он командиру, явно жалея дорогой для него трофей.