Ноги нащупали очередной кустик, и снова он пополз вниз, царапая руки, колени, голый живот и грудь, радуясь каждому вершку, оставшемуся позади.

До ручья оставалось всего несколько аршин, когда Минчев, не ухватившись за следующий кустик, грохнулся на камни у самой воды. Сначала ему показалось, что он отшиб у себя все внутренности. Но встал легко, распрямил спину, осмотрел нацарапанный камнями живот и ссадины на груди и только тогда наклонился к воде. Резкая боль огнем полыхнула в груди, и ему почудилось, ч!то он теряет сознание. «Что бы это могло значить?»— обеспокоенно подумал он, рассматривая ссадины на груди. Но ссадины и царапины, хотя их и было много, не глубоки, вряд ли они могут причинить такое мучение. «А может, что-то с ребрами?»— ужаснулся Минчев и стал осторожно водить ладонью по ребрам. В одном месте боль была особенно чувствительной. Да, видимо, он повредил одно или два ребра. Нужно как можно быстрее добраться до ближайшего села.

Он сделал попытку зачерпнуть воды своей пыльной красной феской, но и это ему не удалось. Минчев безнадежно махнул рукой и, осмотрительно ступая по неровной тропинке, поплелся рядом с ручьем.

В тот раз, три года назад, Йордан мог выбраться на дорогу и спокойно брести в сторону Габрова: бандиты, ограбив его, перестали им интересоваться Сейчас этот вариант не подходил: поцарапанный, в кровоподтеках болгарин привлек бы внимание даже несмышленого турчонка. Значит, надо преодолевать боль в груди и думать только о том, что в ближайшем селе есть доктор, что он поможет, и тогда, вероятно, станет легче.

А на горной дороге скрипели арбы, слышалось ржание лошадей и цокот подков, свист плеток и гортанные крики турок, ругавших загнанных коней или обессиленных болгар. У озлобленных нет рассудка, думал Минчев, и вряд ли турки отдают отчет своим действиям. Сейчас они срывают зло на своих невольниках за первые военные неудачи, за то, что вынуждены бежать от наступающей русской армии. Но все, что они творят в эти дни, будет потом казаться невинным детским баловством; если, не дай бог, поход русских завершится неудачей, тогда быстрые речки и прозрачные горные ручьи понесут уже не воду, а алую болгарскую кровь.

Верить в это никак не хотелось.

К небольшому селу, которое Минчев хорошо знал и где имел знакомого доктора, он приплелся под вечер. Ему часто приходилось прятаться в канавах или за чахлыми кустарниками: по дороге все еще пылили скрипучие арбы перепуганных турок, проносились башибузуки на взмыленных лошаденках, в сторону Тырнова и Габрова проходила регулярная конница. Когда на дороге образовался просвет, Йордан заспешил к хижине доктора. Хозяин оказался, дома. Он удивленными глазами посмотрел на посетителя и воскликнул:

— Ну и разукрасили же вас, господин Минчев!

— Постарались! — сквозь зубы процедил Йордан.

— Вы что же, по-прежнему с отцом по торговой части? — спросил лекарь, поглаживая огромные усы и потирая блестящую лысину.

— Торговля не мое призвание, доктор, — сказал Йордан. — Год назад я был учителем в Неруштице.

— Батак, Перуштица, Нанагюриште… — Доктор покачал головой. — Не дай бог это видеть!.. Ко мне за помощью?

— За помощью, господин доктор. Грудь я зашиб, нет ли перелома?

— Это мы сейчас посмотрим! — уже живее, словно обрадовавшись, проговорил лекарь.

Он нажал на ребра так сильно, что Йордан чуть было не вскрикнул от боли.

— Так и есть! — Доктор нахмурился, почти соединив брови на переносице, — Перелом девятого ребра срастется недели через три, болеть будет месяца два, или три. Нужен покой и покой.

— Покой мне не нужен, доктор! — отчаянно вскрикнул Минчев. — Я очень тороплюсь, доктор! Вы можете сделать так, чтобы я ушел от вас здоровым человеком и мог дойти туда, куда мне нужно?

— Чудес, не делаю, я не бог!

— Я не так сказал, извините, доктор! — торопливо заговорил Йордан. — Помогите мне! Чтобы я идти мог! Хоть бы мне часов пять-шесть пройти! — вырвалось у него чуть ли не со стоном.

— Пройдете, если хватит сил и терпения.

— Мне очень надо, доктор. У меня такие важные дела! — умоляюще продолжал Минчев, опасаясь, как бы добросердечный лекарь не оставил его у себя и не уложил в постель.

Пока врач промывал ссадины и перебинтовывал грудь старым полотенцем, Минчев обдумывал, не спросить ли у него о проходах через Балканы. Не доводилось ли ему самому преодолевать их?

Йордану рекомендовали присмотреть опытного проводника в горы, но как начать разговор, чтобы нб выдать себя первым же словом?

— Доктор, а Балканы в этих местах перейти можно? — осторожно начал он. — Причем не пешком, а на конях, да еще с большим грузом. И не одному, а многим людям.

— А почему бы и нет? — оживился доктор. — В двухсот пя тидесятом году после рождества Христова семьдесят тысяч готов прошли Шипкинским проходом, напали на римское войско у нашей Эски-Загры и изрядно его потрепали. Римский император Деций так, кажется, и не собрал его потом.