Старик сидел под деревом, дымил папиросой и наблюдал за работой. Потом он поднялся, зевнул во весь рот и сказал:

— Ты тут действуй, а я пойду в избу, клопа придавлю. Устал что-то. — Кинул взгляд на босые Серёжкины ноги и добавил: — Лопату смотри не заиграй…

— Очень мне нужны ваши лопаты! — обиделся Серёжка. — У нас у самих шесть штук. Одну отец из нержавейки сделал. Как бритва…

Лопата из нержавейки развеяла все сомнения. Старик позевал ещё немного, перекрестил рот и поплёлся в избу давить клопа, то есть спать.

А между тем лопата с каждой минутой становилась всё тяжелее и тяжелее. Пот лил с лица ручьями. Но Серёжка не сдавался. Он решил вскопать «от сэх — до сэх», хоть кровь из носу.

Потом пришёл старик. Лицо у него было помято, как варежка. Один глаз после сна был меньше другого. Старик оглядел Серёжку большим и малым глазом и сказал:

— Устал, вижу. Садись, подзаправимся.

Под деревом появился ящик с трещинами. Старик деловито, будто на прилавке, разложил на газете огурцы, ломоть сала, репчатый лук и краюшку чёрствого хлеба.

— Нажимай на лук, — сказал он, — там витамины.

Серёжке надо было восстановить мускульную силу. Он сосредоточился на сале. Впрочем, и лук не залежался. Он умял провиант вместе с напарником в два счета.

Наниматель оказался чутким стариком. Он даже помог Серёжке и вскопал за него остаток поля. Практически Серёжка уже никуда не годился. Руки и ноги у него тряслись, как у деревянного клоуна на ниточке, которого продают на рынке частные лица. Серёжка сидел под деревом и ждал, когда хозяин разочтётся с ним и отпустит домой.

Но вот наступил и этот заключительный этап. Старик воткнул заступ в землю и пошёл к Серёжке.

— Гони, дьякон, деньги на кон? — подмигивая, спросил он. — Сейчас дадим. Сколько заробил, столько и дадим. У нас без оммана. Сейчас сальдо-бульдо подведём…

Старик вынул из кармана обрывок бумаги, карандаш и сел возле Серёжки на ящик. Серёжка ничего не понимал. Молча и удивлённо смотрел из-за плеча на бумагу. Старик писал в столбик какие-то цифры. Они напоминали задачу на вычитание. Кругом стояли только минусы. И ни одного плюса. Хозяин проверил ещё раз задачу, пожевал губами и написал внизу, под жирной короткой чертой, цифру двадцать.

— Теперь ажур, — подмигнул он Серёжке. — Тройная бухгалтерия…

Что такое ажур и тройная бухгалтерия, Серёжка понял в следующую минуту. Старик отложил писчебумажные принадлежности и опустил руку в глубокий, как мешок, карман. В горсти появились медь и серебро. Старик разгрёб пальцем холм и вытащил из него двугривенный.

— Получай, — сказал он. — Бери на здоровье…

У Серёжки брови полезли на лоб.

— Вы ж рубль обещали, — выдавил он из себя. — Зачем же вы…

Старик удивлённо посмотрел на Серёжку. Даже обиделся. Лицо снова покраснело и стало похоже на спелую клубнику.

— Ты сало ел? — спросил он.

— Ел, — сознался Серёжка.

— То-то и оно, что ел. Тут бухгалтерия. Без оммана.

Наниматель сунул под нос Серёжке бумагу с задачей на вычитание и добавил:

— За сало положил пятьдесят копеек. По рыночной цене. Это тебе — раз. Теперь, значит, лук, хлеб. Ещё двугривенный. Посчитай, сколько выходит!

Серёжка зашевелил губами, как старик, начал в уме подбивать итог. Получалось семьдесят копеек. Даже без тройной бухгалтерии.

— Десять копеек не хватает, — сказал Серёжка, проверив для точности ещё раз.

— Десять копеек — подоходный налог, — сказал старик. — Полагается. Спроси кого хошь!

Серёжка понял, что торг окончен. Он погорел, стал жертвой тройной бухгалтерии. Молча и сурово он принял двугривенный и, не простившись с чутким стариком, пошёл со двора. А старик стоял у ворот и кричал ему вслед:

— Скажи спасибо, что я за бездетность с тебя не взял! Ходют тут всякие!

Понурив голову, шёл Серёжка домой. Он думал о сложности и глубине людских отношений, пережитках, которые разъедают отсталую часть человечества, равновесии добра и зла.

Возможно, он думал иными словами. Но смысл остается один и тот же.

Солнце опускалось за крыши домов. Серёжка ускорил шаг. Мать ничего не скажет ему, потому что они с Серёжкой в ссоре. Но Серёжка знал, что она ждёт и волнуется. Сидит возле окошка, смотрит во двор и грустит…