– Добрый вечер! – проревел он злым голосом.

Она ответила, не поднимая головы:

– Только что виделись.

Его голос был сдавленным от ярости:

– Только что?.. Это было еще вчера!

– Да? – удивилась она. – А мне казалось, что врываешься сюда сто раз в день. Как будто не помню, что я в плену, а ты – мой тюремщик.

В ее голосе было столько отвращения, что его будто ударили льдиной. Хрипло произнес:

– Я сегодня был за сорок верст отсюда… Но я пришел не за этим.

Она медленно подняла голову. Он стоял перед ней напряженный, раздвинув ноги. Лицо было злое, но на этот раз на нем проступило странное облегчение. Он прямо впился своими синими глазами в ее ясные серые, смотрел жадно, будто пытался увидеть в них ту жилку, дернув за которую можно умертвить сразу.

Так, скрестив взгляды, они замерли. Наконец Ингвар медленно вздохнул, с удивлением чувствуя, как раздвигается сведенная судорогой грудь. Легкая волна тепла прошла по всему телу. «У меня есть отвар, – напомнил он себе счастливо. – Я могу освободиться от ее темной колдовской власти!»

Она с удивлением и беспокойством видела, как в его глазах разгорается злое торжество. Губы дрогнули и чуть раздвинулись в усмешке.

– Князь послал гонца в твое племя.

– С чем? – спросила она, сразу похолодев.

– Догадайся.

– Он это сделал… И вы думаете, что мое племя покорится? Да мои братья…

– Они еще сосунки, – напомнил Ингвар пренебрежительно.

– У них есть наставники, – возразила она горячо. – Есть воеводы. С одним из них ты разговаривал. Они возьмутся за оружие!

Его рука дернулась к поясу. Калитка топорщилась от баклажки. «Выпить прямо сейчас», – мелькнуло в голове. Нет, выкажет слабость в ее присутствии. А для нее это лишний повод торжествовать.

– Увидимся за трапезой, – буркнул он.

– Разве пленница может перечить? – сказала она.

Он стиснул зубы так, что перекосилось лицо, повернулся и почти бегом вышел. Дверь хрястнулась о косяк так, что посыпалась труха, а потолочные балки заходили ходуном.

Уела, подумала она, но прежнего торжества не ощутила. Или не столь сильное. Почему-то его бесит, когда она называет себя пленницей. Тем более что когда это заметила, то стала упоминать чаще.

А Ингвар почти бегом поднялся в свою комнату. Павка распахнул перед ним дверь, Ингвар рявкнул:

– Я устал, отдыхаю!

– Понятно, – ответил Павка. – Муха не пролетит!

– Главное, никого не пущай ко мне.

Он захлопнул дверь и, не раздеваясь и не садясь, торопливо сорвал с пояса калиточку. Баклажка набралась его тепла, пробка разбухла, ни капли не было потеряно за бешеную скачку.

На широкой ладони баклажка выглядела крохотной, но отвар в ней обещал спасение. Пальцы сами по себе ухватили пробку. Он чувствовал шероховатую поверхность дерева, его тепло.

– Сейчас, – сказал он, – сейчас…

Но пробка оставалась на месте, и он чувствовал, что не торопится ее вытащить. Это раньше, когда спасение было далеко, он отчаянно торопился то ли выпить отвар, то ли обвешаться оберегами, то ли вообще уйти в волхвы. Но сейчас, когда вот он, отвар, сам уже почувствовал облегчение и некоторый стыд. Мужчина должен выстаивать без колдовства. Правда, она сама навела на него порчу, но обереги как-то предохраняют.

После паузы он замедленными движениями, словно удивляясь себе, вложил баклажку на место. Она предохраняет и оттуда. Пусть не так сильно, но и он должен бороться против подлого колдовства! Если научится бороться, это может пригодиться на войне. Во имя создания великого государства по имени Новая Русь.

«А если начну сдавать, – сказал себе, чувствуя себя как-то странно, будто не выстоял в борьбе с колдовством, а как будто поддается ему, – то тут же выпью ведьмин отвар. Даже если вокруг будут дружинники, князь Олег и все волхвы Киевской Руси! На виду у всех».

Ольха заметила, что после объявленной помолвки за ней следить стали меньше. Не подавая виду, чаще начала выходить во двор, смотрела, как готовят еду, выносят из подвалов сыры, солонину. Побывала у колодца, никто не остановил. Значит, не думают, что кинется вниз головой. Осталось приучить тюремщиков к тому, что посещает коней. Мол, следит, чтобы кормили отборным овсом или пшеницей, поили ключевой водой. А потом только бы оказаться вблизи ворот!

Бабка молодого повара не появлялась. Ольха извелась, два дня минуло, но когда в ее дверь поздно ночью поскреблись, сердце екнуло. Сперва мелькнула сумасшедшая мысль, что снова явился этот кровавый пес, сильный и яростный пес, могучий, который первым вступает в бой и последним уходит, у которого такие сильные и горячие руки…

Она покраснела, торопливо отворила. Старуха проскользнула мимо неслышная, как летучая мышь. От нее пахло ночью, сыростью и болотными травами.

Ольха задвинула засов, прислушалась. За дверью переговаривались мужские голоса. Стражи не спали.