Новая книга «Теневые картины» росла с каждым днем. Это была цепь зарисовок из альбома путешественника, где скользят легкие силуэты людей и вещей. В ней заметно было влияние Гейне: и в заглавии, и в непринужденной манере изложения, и в сочетании блесток юмора с лирическими взлетами фантазии. Но создать вещь, равную гейневским «Путевым картинам», Андерсену мешала его аполитичность. Книга немецкого поэта была написана не только талантливым лириком и острым наблюдателем, но и человеком с пером публициста, будущим мастером политической сатиры.

Андерсен же, проезжая по Германии, в общественные вопросы не вникал и ухитрился просто не заметить в немецких литературных кругах возбуждения, связанного с отзвуками революционных событий во Франции. Это сильно сужало кругозор путешественника.

И все же «Теневые картины» были заметным шагом вперед по сравнению с «Путешествием на Амагер». Недаром впоследствии, говоря об истоках своих сказок, Андерсен вспоминал об этой книге. Здесь его фантазия устремилась к образам реальной действительности, и волшебный вымысел использовался для самых земных целей, а не уносил в заоблачный мир.

Сказки вмешивались в обычную жизнь.

…Дилижанс, везущий путешественника, медленно катится по Люнебургской степи. Кажется, что можно увидеть интересного в храпящих соседях и в унылом однообразии вокруг? Ну, это зависит от того, как посмотреть!

Глянь — что-то замелькало в потоке лунного света… Это крохотные эльфы пришли на помощь к поэту. Они решили позабавиться над спящими пассажирами. Это кто такой? Степенный старик аптекарь? Ну-ка, пусть ему приснится самый невероятный сон! Сказано — сделано. Аптекарь взвивается высоко над крышами на паре добротных крыльев. Вот так прогулка! А толстый дрезденский купец? Этот и во сне может увидеть только денежные махинации. Ему эльфы посылают ослепительное видение: он на бирже, где цены на акции достигают небывалых размеров, вздуваются, как чудовищный мыльный пузырь. Больше купца ничем не проймешь. Студенту снится лекция по философии — ох, сколько в ней туману, сколько ученых, заковыристых слов, прямо глаза на лоб лезут!

А вот эльфы добрались до бледного долговязого человека в углу. Э, да он не спит и видит все их проделки! Оказывается, это поэт. Ну, тогда о нем надо позаботиться как следует… Высунув голову в окно кареты, путешественник смотрит на унылую равнину кругом. Унылую? Да в том-то и дело, что это вовсе не так! Каждая песчинка блестит, как драгоценный камень, травы переплетаются, образуя легкие арки и мосты, разукрашенные сияющими каплями росы, а вдоль дороги таинственно шуршат огромные черные сосны. Лунные блики, трепетные тени движутся, мелькают, живут. Это те же неугомонные эльфы пляшут в траве и катаются на шариках-росинках.

И над сказочной ночной жизнью степи — безбрежное прозрачное небо с переливчатыми звездами…

Эту сказку путешественник встретил по дороге, а другая пришла к нему в гости в городе Брауншвейге и отлично помогла высмеять нелепые «раздирательные» мелодрамы, раздражавшие его не только в Германии, но подчас и на копенгагенской сцене.

В брауншвейгском театре путешественника угостили как раз такой стряпней. «Три дня из жизни игрока» называлась пьеса. Боже ты мой, сколько там было криков и слез, тайн и убийств! К концу первого дня игрок учинил расправу над собственным отцом, к концу второго всадил пулю в живот неповинному человеку… А ну, как на третий день он, раззадорившись, примется и за зрителей? Лучше уйти из театра от греха подальше…

Отдыхая в номере гостиницы от бурных театральных переживаний и размышляя о пьесе, путешественник услышал стук в дверь. Это был старый король. В зубчатой короне, со скипетром в руке — все как полагается! — он явился к поэту прямо из сказки, которую тот припоминал. А сказка вот какая: жил-был король, до того доверчивый, до того простоватый, что самую чудовищную ложь он принимал за правду. И, как назло, ему до смерти хотелось услышать что-нибудь невероятное. Как тут быть? Он обещал руку своей дочери и полцарства в придачу тому, кто расскажет ему небылицу. Ясное дело, охотников явилось немало! Но как они ни старались, как ни врали без всякого удержу, старый король только годовой кивал: «Ну что ж, все это вполне могло случиться». Королевна так и зачахла, не дождавшись жениха, а король умер, горюя, что не слышал лжи. И вот до сих пор он не знает покоя.

Выслушав его жалобы, путешественник мигом сообразил, как помочь беде, и рассказал старику «Три дня из жизни игрока». Ну и обрадовался же король!

«Наконец-то я слышу ложь! — закричал он. — Ничего подобного на свете не бывает!»

Вот и выходит, что сказки нечего отправлять в далекие времена да в тридесятое царство, они вполне могут и сегодня пригодиться поэту, надо только знать, как за них взяться!

«Теневые картины» вышли осенью, и рецензии на них были в тон моросящему дождику и свинцовому небу. Разговоры, частенько достигавшие авторских ушей, тоже не радовали.

«Слышали? Этот Андерсен опять выпустил новую книгу. Он печет их, как блины!»

«Каких-то два месяца поездил по Германии! Тут и писать-то не о чем».

«Сидел бы лучше дома да учился, а то разъезжает…»

Из критиков главным его гонителем был ученый педант Мольбек, составитель словаря, в рамки которого Андерсен, употреблявший живую разговорную речь, никак не мог уложиться.

К первому сборнику стихов молодого поэта Мольбек, впрочем, отнесся снисходительно, но уже в рецензию на второй («Фантазии и эскизы», наполовину вдохновленные любовью к Риборг) подлил изрядную долю уксуса.