Именно эту картину застал выскочивший из дома отец и совершенно озверел от мысли, что враг нападает не только на Белого Кота, но и на его ребенка! В ярости он с рычанием начал разносить по бревнышкам крыльцо – в полной темноте! – чтобы добраться до засевшего под ним Пушка. Удары «Бабах! Бубух!», которые я слышала из дома, – это действительно был грохот бревен, которые он расшвыривал, как соломинки, в разные стороны.

Когда Пушок увидел, что на сцене появился еще один враг (то есть я), он все-таки почел за лучшее удрать. Кое-как успокоив жаждавшего мести Сережу и разыскав Белого Кота, мы по остаткам крыльца взобрались в дом. Белый был сильно изранен – весь бок разорван, хвост перекушен пополам. Он долго болел, и мы даже боялись, что он подохнет. На печку и с печки его приходилось переносить на руках и так же иногда выносить на улицу на солнышко. Но к концу лета он все-таки поправился, и мы уехали в Москву.

Через две недели после нашего отъезда Пушок без видимых причин издох в бурьяне. Вся деревня по сей день уверена, что это мы его отравили. Клянусь, мы непричастны! Но никакие заверения не действуют. Еще долго к нам подходили разные деревенские жители и, укоризненно качая головами, говорили: «Что же вы Пушка отравили? Такой хороший кот был!» Нам так и не удалось оправдаться.

Белый Кот прожил еще много лет, под конец жизни стал раздражительным и капризным и умер, когда Аленка уже жила от нас отдельно и забрала его к себе.

После смерти Белого мы больше кошек не заводили. Но в деревне есть несколько – и у дачников, и на ферме, но никаких интересных историй я о них не знаю.

Для меня было новостью то, что кошки с фермы, оказывается, больше всего любят спать на спинах лошадей. Им там тепло, и сверху хорошо видно, если пробежит мышь. И лошадям это нравится – кошки приятно греют им спинку. Все деревенские, оказывается, об этой кошачьей повадке хорошо знают, это я была такая малограмотная.

Какая же деревня без собак! Собак держали всегда. У Нины и Никанора под крыльцом постоянно жили дворовые псы. Их всех звали по традиции Дозорами, и они считали своим долгом грозно облаивать каждого проходящего. Дети их даже боялись, хотя я не помню случая, чтобы какой-нибудь Дозор кого-либо укусил. Вообще-то, постоянно в Булавино жил только один очередной Дозор, но их часто (почти каждую зиму) постигала ужасная участь: зимой их съедали волки. Когда в деревне только один-два дома жилые, то волки смелеют и заходят в деревню. Как очередной Дозор ни прятался под крыльцом, его то ли выманивали, то ли вытаскивали оттуда, и однажды утром хозяева находили в снегу неподалеку от дома только голову и хвост бедной собаки.

Потом заводили новую собаку, но и она могла продержаться не больше одной-двух зим.

Сейчас собак в деревне множество. Миша Галкин, один из жителей нашей деревни, любит охоту и держит несколько настоящих охотничьих псов, свирепых и бесстрашных, натасканных залезать в норы за барсуками и лисами. Они живут в клетках, потому что если их выпустить в деревню, то от птичьего двора ничего не останется.

Моркунов тоже иногда ходит на охоту, и у них долго жила рыженькая, похожая на лису, лайка Мулька. Он с ней охотился и утверждал, что она была очень хорошая охотничья собака – легко находила след зверя, не теряла его и даже не боялась идти по медвежьему следу, чего большинство собак боится. Ее щенки считались большой ценностью среди окрестных охотников, и Даша несколько раз распродавала их по весьма высокой цене.

Мулька умерла, но один из ее рыжих щенков, самый умный, которого больше всего полюбили хозяева, живет сейчас в Булавино и носит имя Ежик.

Кроме него у Даши есть еще дворовый пес Джек (помесь овчарки с какой-то другой породой). Он крупнее и сильнее Ежика, но из них двоих главным является Ежик, потому что он гораздо умнее.

Петр Сергеич, о котором я уже упоминала, тоже два раза держал в Булавино собак – настоящих, породистых немецких овчарок. Но обе овчарки были какими-то злобными до ненормальности, так что их даже браковали на выставках за неправильное поведение. То ли он нарочно таких злобных выбирал, то ли они зверели от жизни с таким хозяином, это неизвестно.

Овчарки неоднократно набрасывались на людей и сильно их кусали. Один их этих псов покусал нашего печника, слава Богу, уже после того, как он нам печку доделал. Бедняга печник, как говорят, долго болел и все грозился вернуться в деревню и застрелить этого пса. Здоровенные овчарки долго терроризировали всю деревню, пока не появились «фермерские» псы, которые научились действовать против грозного противника сплоченной группой. Вдвоем-втроем они легко заваливали грозную овчарку на землю, держа ее за горло и за пах, и тут уже хозяевам приходилось вмешиваться в собачью драку, чтобы не было смертоубийства.

Мы тоже много лет привозили в деревню нашу овчарку (а может быть, помесь) – пса по имени Капитан. Точно мы не знаем, какой он был породы, потому что маленьким щенком он пришел к дверям нашей московской квартиры откуда-то с улицы. У нас недалеко от дома в Москве находится милицейский собачий питомник: может быть, это был бракованный щенок оттуда. Мы его пожалели и взяли к себе.

Щенок вырос в здоровенного пса довольно угрюмого нрава. Сережа его очень любил, как мне кажется, больше, чем жену и детей, и всегда брал его с собой в деревню. Перевозить через озеро его приходилось в наморднике, и при этом Сережа должен был его крепко держать, потому что иначе он норовил накинуться на лодочного рулевого.

В семье он по разу-другому укусил всех, кроме Витюхи, нашего младшего сына, с которым они вместе росли. Кусался, если не давали ему лаять на трактор (была у него такая манера), если задевали случайно его миску. Его за это наказывали, он переживал (особенно если наказывал его любимый хозяин Сережа), но потом все равно кусался. Неуравновешенный был характер у пса.

Мы его все равно очень любили, и, когда он умер в возрасте одиннадцати лет, очень горевали.

Ну и наконец, нельзя не упомянуть о лошадях нашей деревни. Предводителем нашего табуна является великолепный черный тяжеловоз Барон.