Первым делом в глаза бросился царящий вокруг порядок. Снег был повсюду убран и свален в ровные аккуратные кучи. Повсюду суетились люди, спеша по каким-то непонятным делам. Казалось, каждый человек внутри форта был чем-то занят. Ведомый все тем же пареньком, я направился к задней части двора. Там вместе со своими дружинниками развлекался новоявленный атаман. Развлечения его, как оказалось, были сродни развлечениям его дебильного сыночка. Несколько разодетых в меховые шубы дородных мужиков швыряли снежки в одинокого парня, который метался около задней стены форта, уворачиваясь от града летящих в него снарядов. Одет он, не в пример деревенским барам, был легко и бедно – в старые штаны и дырявый шерстяной свитер серого цвета. Расстояние от метателей до него было не менее двадцати метров, и по всей видимости, мишень обладала немалой сноровкой и опытом участия в подобных забавах, поскольку, к разочарованию бросающих, практически все снежные комья пролетали мимо него. Однако, подойдя к веселой компании, я все же отметил, что везение мишени все же не было беспредельным. Из уголка разбитой губы на снег изредка падали капли алой крови. А под правым глазом у парня медленно расцветал лиловый синяк.

Завидев меня, после очередного броска Рябой махнул рукой, останавливая забаву. Разошедшиеся дружинники с разочарованием опускали занесенные для броска руки. Парень около забора облегченно вздохнул и позволил себе расслабиться. И совершенно зря. Кто-то из дружинников метко запустил плотно спрессованный комок снега. Меткости ему было не занимать. Снежок, преодолев расстояние до забора со стремительностью пули, попал парню точнехонько в нос. Удар был столь сильный и неожиданный, что бедолага не удержался на ногах и навзничь рухнул на снег. Из носа у него немедленно хлынула кровь. Дружный хохот добрых полутора десяток молодецких глоток на минуту заглушил все остальные звуки в округе. Громче всех, пожалуй, смеялся сам Рябой, совершенно не озабоченный фактом нарушения своего приказа и, казалось, напрочь забывший о моем присутствии.

Моя уверенность в собственных силах резко пошла на убыль. Но деваться все равно было уже некуда. Я молча сделал шаг вперед, встав между окровавленным парнем и Рябым. Атаман на секунду замер, пытаясь вспомнить, откуда я взялся во дворе его форта. Видимо, все же вспомнил. Барским жестом приказав мне двигаться за собой, Рябой направился к огромному креслу, застланному медвежьей шкурой. Плюхнувшись в кресло и обернувшись лицом ко мне, Рябой изобразил на лице выражение внимания.

– Что тебя, Саша, привело к нам? – Голос Рябого был вроде как участлив, но фальшь была столь явной, что даже сам атаман невольно поморщился. Тем более, что я не выразил при его обращении никаких признаков радости и доверия. Поняв, что сыграть роль доброго дядюшки не удалось, Рябой моментально сменил тон. Теперь его голос стал как обычно злым и скрипучим.

– Короче, чего надо?

– Патроны для ружья. – И я вновь отработанным движением снял тулку с плеча. Только на этот раз благоразумно направил ствол вниз. Быть убитым дружинниками атамана еще до начала разговора я не планировал.

Рябой уставился на меня. Видимо, атаман не мог для себя решить, что ему дальше делать со мной. Во время раздумья он внимательно разглядывал оружие в моей руке. От попытки что-то вспомнить его лоб пересекла глубокая вертикальная морщина.

– Сдается, ружьишко мне это знакомо, – наконец, вспомнив, процедил Рябой сквозь зубы. – Что ж, дед тебя одного ко мне за патронами-то послал? Сам поди струсил, хрыч старый? – Лицо Рябого налилось ненавистью.

Только сейчас я заметил, что атаман был крепко пьян. Пил, судя по красным глазам, Серега уже не первый день, и от того весть о горе, посетившем наш дом, пронесшаяся по всей деревне, облетела его стороной. Мысли проносились в моей голове со скоростью молнии, однако я чувствовал, что тело мое живет как бы отдельно от этих мыслей. Я даже не удивился, когда услышал свой собственный голос, приглушенный и как будто со стороны.

– Схоронил я вчера деда Павло.

Васька, крутившийся недалеко от отца, противно заржал. Теперь он уже не выглядел таким испуганным, как там, за воротами.

– Так и надо ему, – вякнул он и бросил в меня небольшой снежок.

Я стоял, замерев, подобно ледяной статуе, но тем не менее Васька промахнулся.

И случилось это не из-за его косорукости. Серега Рябой, замерший при моих словах о смерти старого лесничего, при реплике Васьки вскочил, словно внутри его лопнула взведенная пружина. Ударив по руке сына, сбив этим траекторию полета направленного в меня снежка, он на этом не остановился. Следующим ударом Рябой отвесил Ваське такую смачную оплеуху, что тот кубарем полетел в снег.

– Не лезь, когда взрослые разговаривают, – процедил атаман.

Васька, не слушая его и обливаясь слезами, опрометью бросился к жилому крылу форта. Еще позавчера я бы полжизни отдал за наслаждение понаблюдать за подобным зрелищем и прыгал бы от радости при виде посрамленного и удирающего Васьки, теперь же я продолжал стоять с каменным лицом напротив местного князька, и даже тень улыбки не коснулась краешка моих губ.

Рябой вновь откинулся в кресле. Он молчал. Я тоже. Наконец Сергей прервал затянувшуюся паузу. Наверное, впервые в жизни я услышал, как этот человек говорит нормальным голосом, без издевки и бахвальства.

– Мы со стариком много крови друг другу попортили в былые времена. И врать не буду, не любил я его никогда. Не любил, но уважал всегда. – Рябой потянулся за стоявшей на столике подле него бутылкой. Не глядя, он наполнил до краев ближайший стакан.

– Правильный был мужик Павел Иванович, пусть земля ему будет пухом. – И залпом опрокинул в себя налитую в стакан жидкость.

Запустив руку под шубу, Рябой, покопавшись, вытянул наружу несколько патронов и протянул их мне.

– Бери, пока я добрый. Пусть старик там, на небе, увидит, что и я на добрые дела способен. Может, словечко за меня потом замолвит? – С этими словами он высыпал патроны в подставленные мною ладони.