От гордости собственных сил,

Тогда на пятак, не дороже,

И он для себя попросил.

Но поднялся глиняный фаллос

И вниз полетел с ветерком…

Лишь в воздухе что-то взорвалось,

Да ставни захлопнул нарком.

1988

Горы как будто бы каждая – грудью навыкат,

Шлем низколобой Армянки как будто надраен,

Все, что ни ходит, к тебе устремилось на выход…

Что ж ты гневишься, дитя малоросских окраин?

Как бы ни правил страной безупречный возница,

Ты, словно мичман мятежный,

Бунтуешь в своем экипаже…

Ты-то не станешь притворно вздыхать и казниться.

Ты налегке объезжаешь, сердито кивая,

Вечноприземистых сосен кривую шеренгу,

Чуть в стороне ковыляют морские трамваи,

Чуть позади - разбегаются складки маренго.

1988

Рыжий плотник ходит по опилкам,

Мытарь пересчитывает мзду…

Лишь Земля, ворочая затылком,

Ищет Вифлеемскую звезду.

Пьянствует на острове Тиберий,

Исчисляя амфорами год…

В море шевелящихся астерий

Учащенно дышит небосвод.

Задирая медный подбородок

С плоской как лопата бородой,

Арамей глядит на самородок

Вспыхнувший над мертвою водой.

1988

Когда бы ни хватало в списке масел

Живописать ландшафт во всех тонах,

Китайский помазок его б украсил

Гребенкою на пенных бурунах,

Пивною пеной в тающем зените

И облаком на кружке шинкаря

(Здесь реже разбавляют, извините

за нравы, в середине января).

Минуя перевернутые лодки

И мертвый как язык аттракцион,

Одни демисезонные кокотки

Лениво совершают моцион.