Убийцу за каменный хвост.

Как здесь подобает. Как нужно,

Пока не затеплился ост.

1997

Памяти И. Бродского

Ты стоял в стороне, и когда облачались в ливреи,

И трехцветные шарфы мотали на шеи когда,

И когда раздевались публично, с упорством еврея

Ты стоял, как в болоте подбитая ряской вода.

Ты стоял, словно ком в красном горле союза поэтов,

Раздвигая щитки дифтерии нажимом плеча,

Ты стоял, как стояли в кавычках из двух пистолетов

Офицер и штафирка, похожий на злого грача.

Глупо верить себе и не верить, естественно, глупо.

Остаются приборы: угольник, рулетка, безмен…

Ты пытался еще различить в многократную лупу

Хоть какие-то признаки явных для нас перемен.

Можно жить без оглядки на местные взгляды косые,

На соседей, на камни, летящие в твой огород.

Кроме странных успехов, есть многое в здешней России:

Есть машина-река, ни вокруг не объехать, ни вброд…

Есть великий-могучий, есть повод за мертвых напиться,

И в углах заповедных скрываются щедрость и честь,

Есть сибирский тулуп и медвежьи при нем рукавицы,

И Васильевский остров на карте, естественно, есть…

Но теперь ни тебе, ни в тебя угодить не возможно:

Опустился шлюп маломерный в объятия мглы.

Рыжий ангел едва ли возился с тобой на таможне,

Поминая верблюда и тесное ухо иглы.

1997

Юленьке Белявской

Первый раз на московских бульварах

И последний, как водится, раз,

Где кривые березы в шальварах

Совершают вечерний намаз,

Обращенные, как одалиски,

Силой ветра на южный восток,

Мы с тобой состоим в переписке

Нашей жизни на белый листок.

По глубоким и мелким сугробам,

По засечкам и пробам Кольца

Мы идем, как соседи за гробом

Убиенного пьянством жильца.

Мы поем ему многие вина,

Славим отдых от бренных трудов…

Это знак золотой середины,

Это – уровень Чистых прудов,

Где легко, словно Брейгель ван Питер,

Конькобежец, отбросив коньки,

За собой предыдущее вытер

Растопыренной кистью руки.

1997

<