–  Газету не пожелаете?
– подобострастно спросил гардеробщик, когда Дюк, причесавшись, двинулся в сторону зала.

–  Очередная сенсация?
– сдержанно улыбнулся он.

Старик оживился. Морщинистое усталое лицо его сразу перестало быть приторно-лакейским.

–  Сплошные сенсации!

Дюк взял предложенную газету и положил на стойку пятикроновую бумажку.

Старик вздохнул и сразу поскучнел, снова надев на лицо маску угодливого слуги. Шэттон неловко отвел глаза. До чего же люди одиноки среди людей, постоянно испытывая острый дефицит теплой человеческой взаимности. Бедный старик уже не рад и деньгам.

Сделав заказ, Дюк развернул газету. Первую полосу по диагонали рассекал набранный ярко-синей краской заголовок: «Арестованы по подозрению!»

Несколько часов назад полиция арестовала по подозрению в принадлежности к компартии Арании обоих телерепортеров, организовавших второго января телетрансляцию манифестации в Лине. Ассоциация тележурналистов предъявила правительству ультиматум: либо репортеры будут освобождены, либо члены Ассоциации объявляют 72-часовую забастовку. С аналогичным заявлением выступил профсоюз технических работников телевидения.

«Генерал Зет говорит - нет!» - гласил следующий броский заголовок на второй странице. Свою позицию генерал аргументировал тем, что репортеры нарушили закон о чрезвычайном положении.

Дюк отодвинулся от стола, чтобы не мешать кельнеру сервировать стол.

–  Опять заваривается каша?
– легко улыбнулся тот, кивнув на газету.

–  Кажется, - заметил Шэттон, - она и не остывала.

Кельнер неопределенно пожал плечами и, окинув оценивающим взглядом стол, ушел.

Шэттон глянул на часы. Было уже почти восемь. Следовало поспешить. Поужинал Дюк быстро - минут за двадцать.

Холл по-прежнему был пуст. Старик дремал, облокотившись на стойку гардеробной. Увидев Шэттона, он было засуетился, а потом, вспомнив, наверное, что чаевые уже получены, успокоился.

Дюк быстро оделся и аккуратно положил на стойку трехкроновую бумажку.

Старик удивленно посмотрел на клиента.

–  Вы уже заплатили мне, - счел нужным напомнить он.

–  Да, но я узнал о том, что крона наша стала на четверть легче, - ответил Дюк.

–  Неужели?!
– воскликнул старик.
– Все-таки обкорнали ее?!

–  Я прочитал об этом в газете, которую вы мне дали.

–  Никогда не читаю газет!
– быстро ответил старик.
– От них одни расстройства.

–  До свидания, - легко кивнул Дюк.

–  Благодарю вас, - ответил старик.

Он так и не притронулся к трехкроновой бумажке, сиротливо лежавшей на полированной стойке.

На улице Дюк снова посмотрел на часы и завернул к спуску в подземный переход. Дюк шел уже походкой не прогуливающегося богатого бездельника, а шагал как человек, хорошо знающий, куда и зачем он идет.

Достаточно высокий, стройный, хорошо одетый, он заметно выделялся среди толпы. Люди его круга обычно редко ходят по улицам пешком, предпочитая общаться с ней через окна своих шикарных автомашин.

Профессор Гинс взял Дюка старшим лаборантом в свою лабораторию, где Дюк работал четыре дня в неделю. Собственно, он мог и не работать, потому что тетка по матери, очень богатая вдова, высылала ему ежемесячно суммы, в десять раз превышавшие его лаборантский заработок. Но работу он не бросал, потому что она приносила ему радость творческого общения с талантливым ученым.

Через несколько минут он вошел в подъезд небоскреба, по фасаду которого бежали в тщетной попытке догнать друг друга огромные неоновые слова: «Покупайте авто только фирмы «Чепрэ и Чепрэ!». Это был торговый центр гигантской автомобильной фирмы «Чепрэ и Чепрэ».

В многолюдном холле на Дюка никто не обратил внимания. Тем не менее на двадцатом этаже Шэттон пересел в другой лифт и спустился на третий этаж, но уже в другой части здания. Здесь было тихо и безлюдно. Только в конце длинного коридора стоял мужчина в форме служащего центра.

–  Вы к кому?
– низким голосом спросил он.

–  К хозяину, - ответил Шэттон.

Мужчина шагнул в сторону, освобождая проход к двери.

В зале средних размеров находилось человек сто. Видимо, здесь располагался один из пресс-центров фирмы. Появление Дюка вызвало интерес, но ненадолго. В дальнем конце стоял большой письменный стол, за которым сидели крупный седовласый мужчина и маленькая сухонькая женщина. Шэттон сразу узнал ее: в прошлом году она выписывала ему партийный билет.