После кофе чуть взбодрился, сердце стучит чаще, посидел за компом, но вот же сволочная натура у человека: хоть и понимаю, что купил такой экран, чтобы заранее кому-то утереть нос, но такие мы, что, когда вещей мало, ими руководим, когда много — они нами…

Я щелкнул пальцами, экран вспыхнул безумно яркими красками, чистой палитрой, пиксели не усмотреть и с лупой, до чего же рванулась технология…

По выжженной пустыне идут железные фаланги македонских героев. Александр Великий, гениальный полководец, конечно же, гомосек, как же иначе, сейчас гомосеков находят везде, как чуть раньше везде в любом прошлом начали находить крутых и беспощадных бойцов-женщин.

— Другой канал, — произнес я зло.

Телевизор уловил мой голос, проанализировал, поколебался, но переключил. Замелькали кадры из какого-то фильма о рыцарях Круглого стола. Как и положено в политкорректное время, уже двое из рыцарей — негры. Чернющщие, чтоб зритель не подумал на арабов или турков, с расплюснутыми носами и даже с характерными негритянскими прическами.

Я поморщился:

— Выключить.

На экране появилось синее-синее море, полуголые девушки играют в пляжный волейбол, лифчики то и дело соскальзывают в момент прыжков, вокруг собралась толпа заинтересованных мужчин.

— Совсем выключить! — велел я грозно. — Эх, дурила, еще отлаживать тебя…

Жвачник угодливо начал перебирать каналы, стараясь угодить, я нащупал пульт и отключил вручную. Вручную — это не плоскогубцами на ящике, как было раньше, а коснулся сенсорного значка на ДУ. Теперь уже и это считается физической работой.

Перед глазами все еще стоит увиденное на экране. Это нужная и важная формула исчезает сразу, а вот жопы и прыгающие сиськи почему-то запечатлеваются. Женщины в старых фильмах, как и в жизни, ходили в длинных платьях, головы покрывали платками, держались скромно и занимались женскими делами. Но вот пошла эмансипация, женщины сперва в жизни встали наравне с мужчинами, а затем угодливая политкорректность пошла на полнейшую хрень, зато так льстящую женщинам: вот они круто дерутся двумя мечами в эпоху Каролингов, вот командуют пиратским кораблем…. Это же надо придумать: в те времена женщин вообще не пускали на корабли даже пассажирами, была устойчивая примета насчет беды, если женщина на корабле! — вот женщина — мушкетер, вот она, полуголая, на улицах средневекового Багдада — жарко ведь! — бежит по улице и метает ножи, прыгает, дерется, швыряет здоровенных мужиков через колено, через плечо, через голову… Это в стране ислама, где женщина не смеет выйти за порог, не закутавшись плотно в паранджу, не скрыв лицо за чадрой! Но это еще что, недавно видел вообще шедевр, соединение сразу двух политкорректностей: женщина-рыцарь-негр!

То же самое и с педерастами. Не было их… в смысле, были единицы, что помалкивали о своем педерастизме, и не было их в искусстве. Но вот с этими гребаными свободами педерастизм стал эмблемой демократии, и тут же педерастами стали все великие люди прошлого. Так что жду, когда женщина-рыцарь-негр станет еще и педерастом. В смысле, что половину рыцарей Круглого стола сделают женщинами-рыцарями-педерастами. И зоофилами вдобавок, это чтобы кто-то первым успел заявить о своей прогрессивности и предельной свободе в демократичности.

Я не заметил, как пальцы сами выудили из кармашка мобильник. Щелчок, на экране возникло меню, и раньше, чем я сообразил, что делаю, пальцы нажали на картинку с надписью memory, а когда появилось смеющееся лицо Тамары, — еще раз на кнопку вызова.

Картинка почти не изменилась, только прическа чуть иная да на лице нет улыбки, а только благожелательный и холодноватый интерес.

— Да, Володя?

— Привет, Тамара, — сказал я. — Просто соскучился.

— Спасибо, — ответила она с легкой улыбкой. — Как твоя байма? Запустили?

— Четыре дня до запуска, — ответил я.

— Трясет? — спросила она. — Пять лет шли к этому дню!

— Почему-то не трясет, — признался я. — Даже не знаю… А как ты?

— Спасибо, хорошо.

— Я имею в виду, — сказал я неуклюже, — как бы нам повидаться? Но уже не по делу. Я тут копался в себе, копался…

Она спросила настороженно:

— Зачем?

— Имеешь в виду, — спросил я, — зачем копаться в такой грязи? Нет, я так глубоко не копал. Остановился, когда сообразил, как сильно меня тянет к тебе. Когда понял, что не случайно твои портреты у меня дома по всей комнате…

Она удивилась:

— Откуда? Где ты их взял?

— Я компьютерщик, — объяснил я, — как вы нас называете. Для меня наделать снимков, пока общаемся, — не проблема. Вот смотри…

Я поднял руку над головой и медленно поворачивал кисть, чтобы Тамара могла, увеличив изображение, рассмотреть себя на улице, в машине, за столиком ресторана, и везде то смеющуюся, то серьезную, то задумчивую.

— Здорово, — протянула она озадаченно. — Да, так можно охмурить любую женщину…

Я криво улыбнулся:

— Что я и пытаюсь сделать. Но сейчас вот чувствую, уже мало мне… только смотреть на портреты.

Она что-то уловила в моем голосе, спросила встревоженно:

— Что случилось еще?

— Что-то мне хреново, — сказал я откровенно. — То ли переработался, то ли перегорел… но ты мне так нужна! И сейчас, и… всегда. В смысле, навсегда.

Она молчала так долго, что я забеспокоился, не прервалась ли связь, наконец она прямо посмотрела мне в глаза.

— Владимир, — голос ее прозвучал тихо, но в нем чувствовалась сила. — Владимир… мне очень не хочется это говорить, но лучше скажу сразу. Неделю назад я вышла замуж. Я люблю этого человека, он самый лучший… для меня, во всяком случае. Так что отпадает, уж прости. Как навсегда, так и на одну ночь.