Шрифт:
Химка задумалась.
— А может, и мне податься в мироносицы? Все равно я тут одна-разодна, как перст…
Бабки подхватили:
— Иди, Химочка!
— Ей-богу! Сам Христос руку тебе подает, чтобы из горя вытащить!
— Да вот Ничипор в эту жатву собирается с косой выходить на поле, мне страшно от этого делается! А справлюсь ли я в Грибовщине, примет ли господь мою жертву?..
— Проверь! На нет и суда нет, вернешься, тебя не убудет!
— Думаешь, по тебе тут плакать невестка станет или братцу ты очень нужна? У них своих делов полно! Чего тебе тут куковать одинокой?!
— Правда, бабоньки, о-ой, кукую я, будто одино-окая кукушка! О-ой, трудно мне бывает! — Химка жалобно скривила губы.
Соседки с жаром уговаривали ее:
— Иди, иди, не раздумывай!
— Может, еще святой станешь!
— И плохая я теперь стала, файнейшей одежки нет, — пригорюнившись, рассуждала вслух Химка. — Как приехала из России, так не собралась выткать себе понёвы!
— Я тебе свою отдам! — пообещала Сахариха.
И женщины начали прикидывать, что понадобится Химке в дорогу. Вскоре они установили: того, что имеется, хватит.
Весть о грибовщинском чуде вскоре разнеслась по Принеманью, как лесной пожар [6] . Слухи, один нелепее другого, расходились, как круги по воде. Вскоре за бабками-разведчицами из Гайновки в Грибовщину потянулись и другие.
Наша Химка стала готовиться в поход после того, как ей приснился вещий, как она говорила, сон.
— Снится мне, бабы, — рассказывала она утром, — будто сижу я у мамы за столом и держу перо, а передо мной вот так тетрадь лежит. И кто-то говорит за моей спиной:
6
Здесь автор имеет в виду бассейн притоков Немана, а не села вдоль водной артерии, жители которых по уровню культуры стояли значительно выше полян и лесовиков (на последних Альяш влияния не имел).
«Пиши, пиши, да смотри не оглядывайся!..»
Обмакнула я перо, только хотела начать писать — чернила кап на чистую бумагу! Чтоб тебя лихо взяло! Известное дело, тридцать пять лет не держала пера в руках… И я, как в школе, нагнулась и слизнула ту каплю. Смотрю в зеркало, а язык мой весь черный-черный, как кусок торфа!
— Ой, не к добру, Химочка, сон твой! — посочувствовала Агата.
Тетка Кириллиха даже всхлипнула:
— И дурак скажет, что такое снится только к плохому! Бедная, что же с тобой будет?!
— Да вы послушайте, что дальше случилось!.. За спиной опять голос: «Пиши!»
А я:
«Дай мне новую тетрадку, у меня мокрая!»
Тут о н мне через плечо подает новую тетрадь, раскрытую. Вижу в зеркале — язык у меня побелел, будто и не было на нем чернил! И вот я пишу себе, пишу, не оглядываюсь. Что-то написала на левой странице, а правая чистая! Что писать — не знаю. Говорю:
«Что писать тут? Вон сколько места чистого!»
А голос:
«Подумай сама! Хорошо подумай, не спеши только!..»
Просыпаюсь я, и, знаете, бабы, сразу меня осенило, будто пчела ужалила! Слушайте!.. Списанная бумага — сорок три года моей жизни, все муки мои и беды. Клякса — тяжкий мой грех, дети, мной оставленные. Чистая страница — вторая половина жизни!.. Господь простил мне грех, очистил язык: велит идти к Альяшу, наново свою жизнь начинать!
Женщины онемели, пораженные.
— И мне сразу так легко на душе стало, — молодо блеснув глазами, продолжала Химка, — как бывало до замужества после исповеди! И я сказала себе: господи, отец небесный и царь мой земной, раз ты открыл мне глаза во сне, верной рабыней твоей буду навеки!
Она торжественно вскинула три пальца на лоб.
— Пойду, на коленях поползу в святую Грибовщину и попрошусь в жены-мироносицы, воймяца, и сына, и духа святого, амант!
Два дня назад соседки сами советовали Химке идти к Альяшу, но теперь их охватил суеверный страх. Они поохали, повздыхали над ней, как над пропащей, но уже почти святой, и заторопились по домам с вестью о новом чуде. Химку это не касалось — она начала торжественно и основательно, будто с серпом в поле, собираться в Грибовщину.
Она взяла из глиняной миски горсть соли и потерла свои желтые, словно вырезанные из брюквы, широкие лопаточки-зубы. Помыла в двух водах голову, задумчиво расчесала волосы, смазала их обильно коровьим маслом, заплела косы. Старательно отутюжила белый платочек, отделанный кружевом. Подержала ноги в теплой воде, поскребла пятки. Долго мылась в корыте. Затем отомкнула сундук, подперла головой тяжелую крышку и стала выбирать наряд.
Надев лучшую понёву бабки Сахарихи, Химка приготовила торбу с едой, сложила теплый платок, пересчитала деньги. Завязывая их в узелок, нам с Володькой приказала: