Шрифт:
Тем не менее президенту чего-то не хватало. Мэр тоскливо ожидал нагоняя.
— А велотрек еще существует? — спросил наконец президент: велосипед был его слабостью. — Когда-то я там учился ездить…
— Двухколесная машина, пане президент, давно вышла на дорогу, велотреки, к сожалению, отжили свой век, — как можно мягче постарался втолковать мэр. — И наш — увы! — зарос лопухами. Военные пытались оборудовать там ипподром, но, пане ласковый, у них, как обычно, дальше желаний не пошло!
Президент нерешительно потоптался на месте.
— Пан мэр засадил город итальянским кленом? — спохватился он вдруг. — А где же знаменитые гродненские каштаны?!
— Их уничтожил мой заместитель Мечислав Витковский, пане президент, — обидчиво заявил мэр, не сомневаясь, что встретит сочувствие. — Отдыхал в Италии, накупил там саженцев. Вернулся из Неаполя и нанял бригаду рабочих. Горожане даже демонстрацию устроили! Были, пане Ласкавый, беспорядки: побили рабочих, поломали им пилы!.. За каштаны вступились все пять наших газет, но мой заместитель вызвал полицию и настоял на своем, срубил все деревья до одного! И так, прошу прощения, он ведет себя во всех случаях. Беда мне с ним, пане президент!..
Каждый школьник из букваря знал, что легионер Метек Витковский спас Пилсудского от пули. Маршал потом устроил своего спасителя управляющим в министерстве, но национальный герой показал себя таким самодуром, что его пришлось сослать в провинцию.
Стемповский обижался, но защиты искать не смел [19] . Где уж этой мямле вступать в конфликт с Витковским! Вот как притих сразу!
На берегу Немана президент вздохнул и предался воспоминаниям.
Весной каштаны зажигали бесчисленные канделябры белых свечей. Осенью гимназисты устраивали конкурсы на лучшее изделие из каштанов, вырезали миниатюрную мебель, грибочки…
19
В мае 1926 года из военного лагеря Рембертув Пилсудский двинул на Варшаву войска, прогнал премьера Витоса, президента Войцеховича, сделал Мостицкого главой государства и, стукнув кулаком но столу, сказал: «Польша — это я!» Генерал Загурский осмелился возразить в ответ, и Пилсудский его застрелил. Труп заслуженного легионера ночью спустили в Вислу. С тех пор «маршалек» Пилсудский в Сулеювке выращивал розы, ездил через Гродно к своей любовнице в Друскеники и время от времени бряцал оружием, а президент выполнял его волю.
Погубить такую красоту!
Этот нахал так уверен в себе, что даже не соизволил прийти приветствовать главу государства!..
На площади перед магистратом (где казаки когда-то засекли Голуба) собрались гимназисты и делегации от населения города. Позади выстроились в каре войска. Со здания магистрата свисали длинные бело-красные полотнища с орлом.
Президент принял от детей цветы. Ванда Квятковская, дочь коменданта города, подошла с приветственной речью.
В краковском костюме с бесчисленными лентами и бусами, пылая горячим румянцем, гимназистка сделала реверанс перед паном президентом и мелодичным, как серебряный колокольчик, голосом заученно произнесла:
— Пане профессор и всему миру известный ученый! Наш дорогой гость, пан президент, который возложил на свои плечи ответственность перед паном богом и историей за судьбу граждан могучей державы легендарного короля Пяста! С маршалом Пилсудским вы отстояли для нас свободную и процветающую Польшу, а своими выдающимися изобретениями осчастливили граждан… и старых и малых…
Ванда умолкла, сбившись с заученного текста, и беспомощно глотнула воздух. Сзади послышался разочарованный вздох и движение среди гимназистов, это еще больше напугало паненку, и она окончательно запуталась:
— Теперь… Теперь самый богатый… И у кого мало денег и он не может часто ездить в Татры или Закопане и в Криницу… будет иметь в своем доме горный воздух даже бедный, и он сможет дышать им даже в своей постели… Палочки Коха, которые… И вообще пан президент когда еще учился в гимназии, то для Польши…
Паненка после неловкой паузы расплакалась. Гость отечески привлек Ванду к себе, успокоил:
— Ну-ну, дитя, не плачь! Вижу, и ты очень любишь нашу Польшу?!
— А-ха-а!.. — расплакалась еще больше паненка.
— Это главное! Да будет над тобой благодать матери божьей Ченстоховской! Вот тебе! — Он вынул из кармана портмоне и протянул пятизлотовую монету. — На конфеты!
Зато глава союза осадников генерал Бербецкий был на высоте. Он вручил гостю символический ключ от города, приложил два пальца к конфедератке с серебряными зигзагами, щелкнул каблуками и голосом, хорошо натренированным долгой службой в царской, австрийской и кайзеровской армиях, проспиртованной глоткой с пафосом прокричал:
— Великий наш гражданин и уважаемый всеми пан президент! Докладываю, что польские рыцари клянутся тебе здесь, в крепости могущественного короля Стефана Батория, в бастионе цивилизации и западной культуры на диком востоке, не допустить никакого либерализма к коммуне. Никакие большевики, швабы и мировая плутократия не оттеснят нас с занятых позиций!!! А когда попытаются полезть, мы выхватим из ножен свои острые сабли и будем их рубить, как рубили под Псим Полем, Грюнвальдом, Берестечком, Веной и Варшавой!