У праздниковского кулака батрачил сирота, разбитной Юзик, которому давно пора было жениться. Старик привадил его чаркой и уговорил стать примаком.

Сыграли свадьбу. Очень скоро Юзик начал издеваться над женой, бить ее и даже выгонять из дома. Однажды Тэкля пошла с бабами в Грибовщину и к мужу не вернулась. Четыре года прожила она у Альяша — стлала ему отдельную постель, а сама устраивалась на сундуке.

Между ними установились странные отношения. Каждый раз, молясь перед образами, Тэкля каялась в грехах, и каждый раз Альяш мстительно, с нездоровым интересом, выпытывал у нее подробности бытования ее у Жоржа, поносил ее последними словами, а то и брался за вожжи. Она рыдала, металась, и это приносило ей облегчение. Только в последние месяцы женщина вроде успокоилась.

Она связала судьбу с Альяшом, увлекшись по женскому обыкновению его упорной деятельностью и успехом. Верить, подчиняться и служить такому было сладко. Успехи Альяша она постепенно стала считать и своими успехами. Тэкля расцвела и в свои тридцать шесть лет была полна почти девичьего очарования.

По утрам она вскакивала с чувством безмерной радости, какую ей сулил предстоящий день, с жаждой трудиться не покладая рук, со счастливым сознанием своей молодой силы. До самого вечера с опущенными стыдливо глазами носилась она от дома к церкви, от церкви к гостинице, от гостиницы в деревню. Ко всему, что сделано было Альяшом, относилась с бережливостью рачительной хозяйки. Тактично, как это присуще только женщинам, вела себя по отношению к его недоброжелательным друзьям, делая все, чтобы взаимная неприязнь скоро проходила.

Молча выслушав рассказ Региса о случае с орденом, и плотно закрыв печку с перегоревшим торфом, Тэкля снова тайком перекрестилась и поклонилась до земли бородатому портрету. Только потом мягко попрекнула бывшего дьякона:

— Вы, как всегда, шутите, отец Николай!

— Нет, я серьезно! Сам войт рассказывал, он брехать не станет! Да разве только это?! Уговорили мы его с Пиней однажды зайти в кринковскую баню. Мыться-то он мылся, а рубашку не снял! Как ты, чистюля, терпишь такого? — не унимался дьякон.

Тэкля попыталась перевести разговор на другое:

— А зачем вы, отец Николай, столько пьете?

— Ты считаешь, грех? — Регис прикрыл локтем татуировку на левой руке. — Глупенькая, сам Христос пил!

— Вы скажете!

Регис вытащил из-за пазухи распятье, потряс его на большой и пухлой ладони.

— Это Иоанн Креститель был непьющим, а этот еще как пил! Даже других подпаивал!..

— Будто это правда!

— Не веришь? В Кане Галилейской, где он пировал, нечего стало подливать в бокалы, так твой Христос, за которого ты так заступаешься, превратил в вино обычную воду — пейте себе на здоровье! Об этом в каждом евангелии написано!

— Так то ж вино, а вы — водку!

— Там рожь не росла, глупенькая, поэтому люди тамошние не знали водки. Попробовали бы — и они стали бы пить! Водка же лучше! Что такое виноградное винцо для молодого мужчины? Скажу тебе по секрету, он бы и спирт полюбил! «Входящее в уста не оскверняет!»

В наступившей паузе послышался гнусавый голос поэта. Все так же отбивая ногой под столом такт, Павел Бельский читал:

— «Он ве-рой и прав-дою мир про-све-тит, по-знай-те те-перь и е-го всю семь-ю!» Хорошо, ей-богу!.. Считай, один куплет готов! Где же у меня чистая бумага?

— «Познайте теперь и его всю семью…» Это он про тебя, Феклуша! — подмигнул Регис.

— Зачем вам еще и божьего человека трогать, отец Николай? — Тэкля с суеверным почтением посмотрела на поэта. — У отца Павла как раз молитва льется по внушению духа святого! Он вещает волю господню, его живое слово!

— Ха-ха-ха-ха!.. Чудачка ты, ей-богу!.. Всему у тебя найдется объяснение, ко всему ты благоволишь. Мне бы такую жену!.. — Заметив, как поднимается у Тэкли, медленно протиравшей раму, край юбки, дьякон воскликнул: — И на ноге родинка, гм!.. Сколько их у тебя?! Не понимаю, чего ты к этому сморчку прилипла, что ты в нем увидела?

Тэкля пошла в коридор менять воду, Регис подался за ней.

— Твоему Альяшу давно уже конец пришел, выдохся! — продолжал дьячок тише, когда они остались вдвоем. — Ну, построит еще какую-нибудь хламиду, вбухав гроши, продаст Пине несколько тысяч метров полотна, несколько тысяч кур да гусей — и все! Больше этот дед ничего не добьется, поверь! Даже поклонницы его теперь ко мне липнут, сама ведь знаешь, кто к нему ходит, — только беззубые старухи да, Пилипиха с Христиной по-прежнему вьются вокруг него. Что им еще остается? Тут каждая отхватила себе молодого апостола, одна ты, чертовски привлекательная, мешкаешь!..

Будто исследуя ее формы, он сверху донизу провел по ее телу руками.

— Отец Николай, не на-адо… — растерялась Тэкля.

— Не мучь себя без любви, милая Феклуша! — ворковал он уже у ее уха. — Разве можно без этого? Без света любви мы силу тратим, все это от бога, преступление, не подчиниться ему!.. Я так тоскую иногда по тебе, голубка, истерзаю себя, и ничего меня не радует!.. Дай мне силы, полюби-и!..

Тэкля вдруг резко отвела его руки, будто сбросила с лица маску.

— Мне завидовать, что жеребцов нахватали?! Жизню свою растрачивают на них?! — Опалив Региса потемневшим взглядом, Тэкля кивнула головой на стену, из-за которой доносился гомон: — Нагляделась я на них за свой век, сыта по горло! Все родинки пересчитали у меня! Хватит! Сами каждый день в ванне мылись, духами прыскались, а я…