Придя в себя, прибежала на выгон и Тэкля. Она была уже одета в дорожное, держала узелок. Молодая женщина упала на колени перед комендантом, обхватила его ноги и стала умолять:

— Пане, это я во всем виновата! Из-за меня все вышло, як бога кохам! — постаралась она говорить по-польски. — Меня одну арестуйте! Едну, пане!..

— Придет и твоя очередь, не торопись! — пообещал начальник, придерживая Тэклю, пока не отъедут повозки. — А ты, холера ясная, славная бабенка! Я с тобой не прочь в одной камере побыть!.. Недаром, пся крев, мужики из-за такой головы друг другу разбивали!..

Подводы медленно продвигались по выгону. Как ни бросались под колеса, ни кусались, ни голосили бабы, как ни хватали за полы полицейских волыняне и наша Химка с Пилипихой, представители власти отстояли арестанта. Чиновные службисты, без меры гордясь скорой поимкой убийцы, которого никто бы не заподозрил, повезли старика в уездную тюрьму, предвкушая, какая сенсация ошеломит всю Соколку, а потом и целое воеводство.

Как только арестанта увезли, Тэкля с Химкой бросились собирать «третьих священников». Они, впрочем, и сами опомнились, стали выползать из щелей. Всех охватила тревога: засудят пророка — разгонят и всю общину. Только теперь они вдруг поняли, чем был для них дядька Альяш.

Угроза потерять все, что они имели, сплотила апостолов. Давидюк успокоил Тэклю и, взяв у нее ключ от церкви, вечером собрал «третьих священников» на совет в пустой церкви, в которой сейчас было тихо и глухо, как в могиле.

— Лет тридцать тому назад, — взял первым слово одописец Павел Бельский, — так же был арестован бессарабский пророк отец Иннокентий. Его заточили в Муромский монастырь. Люди добрались туда и выручили его. Две тысячи верст шли молдаване в Олонецкий край! Помню, все газеты писали, как месяцами брели они по сугробам в лютые морозы. А нам до Соколки — смех, всего верст тридцать, и погода еще позволяет. Воды много — ну, мы не сахарные, не паны! Так что, сидеть сложа руки?! Под лежачий камень вода не течет. Нужно дать клич, поднять народ — села сразу поднимутся! Вон коммунисты организовали поход на Васильков, поперли штрейкбрехеров! А мы разве хуже? И рабочие Городка ходили на Песчаники целой оравой, никто не смог их остановить! А какие мы с Павлом Волошиным походы устраивали во времена «Громады»?..

— И тоже полиция была бессильна! — подхватили бывшие громадовцы.

— Даже с топорами шли. Полицейские тогда побросали свои постерунки! Сколько смеху было, когда Клеманский дал тягу через окно в одних подштанниках, а потом приказал обить двери железом и сделать засовы!

— Дадим клич — и айда в Соколку!

— Гуртом и батьку бить сподручнее!..

Молчавший дотоле Ломник осадил:

— Пересажали потом и ваших волошиных, и городокских, и васильковских забастовщиков! Не туда гнешь, брат Павел, одумайся! На кой ляд нам с полицией связываться? Пусть цацалисты с нею грызутся, у них руки чешутся, а нам, мужикам, все надо делать с умом. Что поделаешь, иногда и черту лысому поклонишься!..

— В тринадцатой главе послания апостола Павла к римлянам сказано, — издалека начал Давидюк, — что всякий должен покориться высшей власти. Аще несть власти не от бога, истинно вам говорю! Начальство грозно для плохих дел, а не для дел хороших! Делай добро, и тебя похвалят! Вот почему наш отец и пророк Илья удостоился получить орден от самого маршала Пилсудского!

— Против власти не попрешь, холера, правду он говорит! Власти всегда поддерживали нас, нам нужно этим дорожить! — сказал Майсак. — Ласковый теленок двух маток сосет, так говорили наши деды и прадеды!

— Я хорошо помню тот поход бессарабов, брат Павел! — поднял голову Ломник. — Ну, поднялись они, пошли — и что?! Сколько их от тифа умерло, сколько тысяч померзло, сколько было посажено в тюрьмы?! Нет, это не выход, мужики, как хотите!

Крестьяне задумались.

— А что, если подсунуть сокольскому старосте взятку? — подал идею Ломник. — Деньгами и в камне дыру просверлишь.

— А он возьмет? — засомневался Майсак.

— Все паны на деньги падки. Им нужно много — то на курорты, то на шампанское, то на паненок и игры там разные… Сотней, конечно, от такого не откупишься, не станет он и рук марать. Надо, мужики, дать столько, чтобы он не смог отказаться!

— А вдруг возьмет, но Альяша не отпустит?!

— Порой и черт совесть имеет…

— А чем рискуем? Деньги общественные у нас имеются! — рассудил Ломник. — Да и для панов Альяш что-то значит — золотой орден от самого Мостицкого получил! Будут считаться!

После недолгих дебатов апостолы остановились на годовом окладе уездного начальника, на глазок определили его в двенадцать тысяч злотых. На всякий случай округлили его до двадцати тысяч. Ответственную миссию возложили на осторожного дипломата и бывалого человека — Давидюка.