Но мыслимы ли пирамиды без насилия над личностями, жизнями, судьбами?

Сегодня, вернувшись довольно поздно со службы, услышал со стороны веранды довольный смех, громкие голоса. Показалось, что услышал звяканье чашек. На дворе март, ранняя весна, воздух прогрелся так, что на веранде уже дважды собирались на тусовку, но, увы, без меня.

Выглянул, за нашим рояльным столом распивают чаи помимо Майдановых еще и соседи с левой половины этажа – Шершень и его новый сосед, въехавший в освободившуюся недавно квартиру, высокий сухой старик, голова снежно-белая, но в глаза бросаются прежде всего огромные, как приклеенные, снежно-белые брови – кустистые, с торчащими, как сосновые иглы, волосами. У него все еще хватает сил ездить в какие-то экспедиции, занимается раскопками, потому весь черный от палящего солнца, а снежные брови и белые керамические зубы блистают, как снег на черной вершине Карагеза. Зовут его, если не ошибаюсь, Немковым. Шершня знаю, а этот Немков у нас за столом впервые, хотя на улице встречаю часто, несколько раз вместе поднимались в лифте, здороваемся, но за одним столом не сидели, не сидели.

Майданов замахал обеими руками, привстал:

– Бравлин!.. давайте к нам! Такое солнышко!

Я сказал торопливо:

– Только приму душ!

Везде должен быть лидер, мелькнуло в голове. Вон Майданов вроде бы никудышний, но это ему с женой пришло в голову поставить хороший просторный стол, взять на себя заботу о чае, и вот уже потянулись соседи со всего этажа, иногда приходят с других этажей, хотя этот же Шершень, Немков и прочие их соседи могли бы поставить такой же стол, создать свою тусовку…

Наша психика такова, что все тянутся к первому. Свою тусовку станут создавать, если здесь, у нас, покажется чем-то неуютно. Причем, очень неуютно.

В ванной жарко, на горячие трубы страшно смотреть. Но вода сверху ударила холодными плотными струями, я с наслаждением скреб ногтями затвердевший пот и прочие экскременты, что тело вышвыривает через пористую, как у коня, кожу.

Все-таки в этих тусовках, мелькнула мысль, «а ля соседи» что-то есть особое. Если бы архитекторам удался замысел и все жильцы вот так бы вечером за чайком, преферансом, домино или неважно чем, то мы бы держались бы намного терпимее не только с соседями, но и с соседями соседей. Лютовой, что с охотой отправил бы всех евреев в газовые камеры, здесь спокойно беседует с евреями на самые разные темы. Они находят много общего в плане воспитания молодежи, у них общие взгляды на искусство. Приди в самом деле время газовых камер, Лютовой, как минимум, метался бы по городу, стараясь спасти «своего» еврея, а то и вовсе восстал бы против этого метода решения «еврейского вопроса».

Будь у нас соседом глава ваххабитов, и то соседство вынудило бы нас соблюдать общие правила уживаемости, а за столом сперва бы говорили на тему: есть ли жизнь на Марсе, вреден ли сахар, а потом в чем-то сумели бы понять друг друга, в чем-то повлиять, а в этом и есть главный смысл прогресса без войны.

Немков что-то вроде Майданова, даже работает в смежной области, а Шершня знаем как человека, у которого в доме живут шмели и вылетают через дырку в окне на прогулки. Если Немков – мягкий, интеллигентный, уступчивый, то Шершень…

Вытираться я даже не стал, прошлепал голым на кухню, сожрал большой бутерброд, добавил кусок колбасы и тоже сожрал – не налегать же на печенье и сухарики Анны Павловны, оделся и вышел на лестничную площадку. Шершню пока еще симпатизирую, до сих пор не попал под его жало, но, человек трезвый, понимаю, что рано или поздно попадусь. И тогда моя рациональность уступит… э-э… чуйствам. Все-таки живем спинным мозгом, а головной – на побегушках.

Майданов расцвел, завидя меня в дверном проеме. Это же третий доктор наук за их столом, не так уж часто бывает, сегодня же Анна Павловна всем подругам расскажет, какие люди у нее за одним столом, какие милые, интеллигентные и высокообразованные соседи, одних докторов только трое, остальные вот-вот ими станут. Про Бабурина можно не упоминать, а можно и сказать, ведь он – ценнейший носитель особых генов будущего гения, к тому же Бабурин уже сейчас – глава болельщиков «Спартака», а это такое движение, что вот-вот выдвинет своего кандидата в президенты страны…

В мою чашку полилась светло-коричневая струя, аромат свежезаваренного чая потек нежный, волнующий, изысканный. Я отхлебнул, прислушиваясь к разговорам. Говорил Майданов, а значит, речь о нашем жутком прошлом, когда сверкающие невинной белизной Штаты разрушили железный занавес и спасли нас от ига коммунизма. Бабурин молча дул чай и жрал сухарики, Немков вежливо поддакивал, а Шершень вертел головой, провожая взглядом залетевшую осу.

– А что скажете вы, Бравлин? – спросил вдруг Немков.

С его стороны это было вежливое вовлечение в разговор новопришедшего, но опрометчивое вовлечение. Проповеди Майданова о том, что мы должны целовать Штатам задницу за спасение от коммунистической заразы, меня достали давно. По возрасту я не успел побывать членом партии, но комсомольский билет в кармане в свое время носил, и все, что там записано, находило отклик в моем сердце.

– Вам мое мнение не понравится, – ответил я зло. Уже завелся, надо бы сперва что-то про погоду, гастроли знаменитого Берта Гудмена, но раз просили, то получайте: – Как бы ни говорили о мерзости девиза иезуитов: «Цель оправдывает средства», но СССР с Запада разрушали именно самыми подлейшими средствами! Здесь строили царство всеобщей справедливости, а из-за рубежа вливали пропаганду, что всеобщей справедливости нет и не может быть на свете! Мол, человек – подл, подл, подл! Здесь говорили о чистой любви, а с Запада шла волна откровенного секса, здесь о чистоте отношений, а оттуда волна пропаганды наркотиков, однополых сексуальных отношений, оправдания трусости и предательства! Как же, любая жизнь дороже всех моральных ценностей и установок…

Майданов вежливо улыбнулся, у него есть великолепный ответ:

– Оттуда много чего шло. И сейчас идет. Но что берем…

– А чего стоит, – сказал я, – суперпропагандистская волна о лагерях смерти, о невинно пострадавших? Этих «невинно пострадавших» надо брать в кавычки, ибо где, когда, какие осужденные признавали себя виновными? Нет, все они ангелы, пострадавшие от несправедливого режима! Конечно же, все они политические борцы. Даже Чикатило – борец за свободу самовыражения личности, права которой ограничило тупое полицейское государство! Включите телевизор: какого вора где ни схватят – тот с достоинством заявляет, что налицо политические мотивы, а он абсолютно невиновен! И вот какая удача: обнаружены целые лагеря этих невинно осужденных, целый ГУЛАГ!