Толщина водопада оказалась настолько ничтожной, что они почти не промокли, а результат прыжка в неизвестность превзошёл все ожидания — они попали в помещение, из которого одна лестница вела на верхний этаж, к бойницам, а вторая — в тёмный подвальный проём.

Ничего путного в верхнем помещении обнаружить не удалось, а трубы, ведущие в подвал, подтвердили мысль о том, что водопроводное хозяйство города уже давно знало о секретном входе в крепость и, соответственно, искать там было уже нечего.

Тайна раскрылась, легенда рухнула вместе с надеждами на сундуки и сабли. Серый» с этого дня потерял к Вишнёвке всякий интерес и занялся поиском входа в дальние Лаврские пещеры, а Филька с Сашкой ещё не раз приходили сюда. Сам факт тайного хода вызывал неистребимый поток фантазии, и вот сегодня они рискнули проверить, что же может находиться в подземной части крепости.

В узком проходе приходилось ползти на карачках, к тому же очень мешала труба, по которой они ползли вдоль стен, выложенных из странного тонкого кирпича. Когда они упёрлись в хлам и мусор, загораживающий дальнейшую дорогу, то поначалу хотели вернуться, но азарт взял верх, и они принялись растаскивать прогнившие доски, укладывая их вдоль трубы. Грязная и тяжёлая работа была вознаграждена сторицей — перед ними открылась удивительная картина: зал, в котором можно было стоять в полный рост, оканчивался ступеньками, покрытыми днепровской водой. Тайна внезапного исторического манёвра была перед ними — подземным ходом отряды козаков вышли к лодкам и появились там, где их ждали меньше всего. К своему историческому открытию Сашка и Филька присовокупили несколько человеческих черепов, валявшихся вдоль стен, десяток совершенно современных патронов и вот теперь — карту!

Выбравшись на свет божий, друзья раскатали парусину на зелёной лужайке, ожидая увидеть, по меньшей мере, путь к зарытым сокровищам. На ткани действительно оказалась карта, но масштаб её вызвал полное недоумение, если не сказать — огорчение. Это была географическая карта двух земных полушарий, правда, очень выцветшая, но с вполне различимыми контурами океанов и материков. Никаких явных знаков и отметок, по которым можно было бы искать клады, на карте не было и в помине и Сашка, как всегда, сострил, вглядываясь в контуры материков и океанов:

— Думаю, это гимназисты свистнули карту, чтобы сорвать контрольную по географии!

Филька не возражал против этого утверждения, но карту свернул и утащил на чердак дома номер 16, по Большой Житомирской, где тайком от дворника мальчишки оборудовали нечто вроде комнаты отдыха. Здесь можно было укрыться от взглядов взрослых, посудачить о своём, пацанском, выкурить спокойно сигаретку, а то и треснуть пивка с таранкой.

Рыбу сушили прямо на этом же чердаке — этому процессу Филька выучился у отца, а на рыбалку, по секрету от взрослых, они отправлялись к лодочной станции на Матвеевском заливе. Там, на нехитрую снасть и правильно замешанное тесто клевала здоровенная краснопёрка, густира, а то и подлещик. Три-четыре часа ловли давали пару десятков рыбёшек, которых уже ожидала кастрюля с солью. Родители были уверены в том, что их чада проводили воскресный день в кинотеатре, но кино это было просмотрено уже заранее, на «пропасованных» уроках, а чада проводили время на чистом воздухе у великой реки.

Сашка никогда не ходил с мальчишками на рыбалку, но таранку с пивом трескал за милую душу. Он, вообще, не часто принимал участие в дворовых приключениях, но всё равно, уже давно стал самым близким Филькиным дружбаном. У Сашки была уникальная способность — его мгновенные наглые остроты приводили в содрогание учителей и вызывали ярость у любого объекта шутки. Природное остроумие дополнялось кропотливой и тиранической работой его мамы, женщины хорошо образованной, поддерживающей широкий круг общения с интеллигентной средой известных художников, критиков, музыкантов. Сашку терзали уроками игры на фортепьяно, дополнительными занятиями с учителями и примерами хороших манер, с которыми нужно появляться в приличном обществе. Часть этих мук Сашка приспособился разделять с Филькой — мама Сашки слыла большой демократкой и любила, когда Сашкины приятели приходили к сыну в дом. Более того, Фильке, как и Сашке, был куплен постоянный абонемент в Киевскую филармонию, и он вместе с другом умирал от скуки на занудных воскресных лекциях о великих музыкантах, но волей или неволей — слушал музыку Моцарта, Бетховена, Чайковского и других гениев.

В ответ на вырванные из жизни музыкальные часы, Сашке дозволялось выйти во двор, где он с упоением забывал обо всех гаммах и прелюдах, классно гонял в футбол, курил, лазил по заборам и крышам, и вообще, вёл нормальный человеческий образ жизни. Но главным его качеством, делавшим его незаменимым в любой компании, было чувство юмора. Он унаследовал его от своего отца, человека сохранявшего улыбку на лице при известии о любых неприятностях в жизни. Даже тогда, когда он шумел и отчитывал сына и его подельников за какие-ни будь прогрешения, казалось что он делает это все в шутку, и что через мгновение улыбка вновь появиться на его лице. Что и происходило на самом деле.

Вот и Сашка непрестанно потешался сегодня над самим собой, над Филькой, над их героическими усилиями и ничтожным результатом. Они съели одного из подвяленных подлещиков, но пиво пить не стали — Сашке нужно было идти домой, а запах пива мог довести маму до инфаркта.

— Пока, — хлопнул он по плечу Фильку, склонившегося над картой, — читай «Приключения Буратино», главу о стране дураков!

Филька остался на чердаке в одиночестве.

Вернее, он остался наедине с находкой, и чем больше вглядывался в старинные буквы и рисунки на ткани, тем больше ему казалось, что он слышит какие-то голоса, крики, ржание лошадей; ему казалось, что в разных точках карты вспыхивают яркие всполохи пламени и слышен топот конницы, и какие-то странные тени мелькнули перед ним на выцветшей от времени парусине.