— Катись!

Утро выдалось дождливым. Рассвет прятался за тучами и Филипп в полной темноте шарил по комнате, собирая в рюкзак последние мелочи. В доме стояла полная тишина, и каждое его неловкое движение вызывало чудовищный шум. Наконец, он собрал в рюкзак все прибамбасы путешественника: перочинный нож, фонарик, зажигалку. Туда же он засунул и кулек с провизией на дорогу, который бабушка приготовила еще с вечера, затем выпил стакан чая, подхватил под мышку боевую семиструнку и шагнул за порог.

Радовало то, что удалось уйти без утренних нотаций, хотя где-то в глубине души точила мыслишка:

— Вот так. И никто даже не проснулся.

Обернув гитару в большую целофановую простыню, он переступил через лужу у крыльца парадного подъезда и автоматически поднял глаза на окна квартиры на втором этаже.

Седые распущенные волосы бабушкиной прически белели за окном кухни, в соседнем окне угадывался торс отца в светло-голубой майке и женская фигура в ночной рубашке.

Филипп вздрогнул и быстро отвел глаза от окон. Что-то екнуло в межреберном пространстве его грудной клетки, но он поспешно отогнал от себя расслабляющие сердце сантименты и решительно зашагал по вечно загаженной грязью и глиной Бакинской улице.

Олег к отъезду машины опоздал, и прораб оставил Филю дожидаться приятеля, наказав добираться автобусом или поездом. Минут сорок Филипп сидел в пустынном помещении управления, и ему все меньше хотелось продолжения запланированного странствия. Но Олег, как назло, все же приполз. Его лицо выдавало количество выпитого накануне, но его не беспокоили такие мелочи, и ребята двинулись в сторону автовокзала.

Ехали часа четыре, а то и пять. Олег вырубился сразу и лишь изредка открывал глаза и причмокивал пересохшими губами. Филиппу же, как ни странно, спать не хотелось. Пришел день, вышло солнце, вокруг все зазеленело, засинело и зажелтело. Чехословацкий автобус-сигара рычал грозным басом, обдавая сизыми клубами дыма и копоти слегка умытые ночным дождем городки и деревни. На раскидистых яблонях уже прочитывались россыпи белого налива, зеленая стена еще не поспевших кукурузных полей разрывалась лесными посадками и сияющими на ярком солнце блюдами озер и ставков. Входившие по пути пассажиры вносили в салон автобуса совершенно забытые в городе запахи жирного чернозема, свежего хлеба, громоздящегося горами в плетеных корзинах, и еще чего-то кирзового, фуфайного и махорчатого. Русская речь перемежалась с украинской, а потом и вовсе затерялась в сочных «га» и «що». Тетки в цветных платках шумно обсуждали базар, а мужики отворачивались от болтливых баб и поглядывали себе молча в окна на знакомые заборы родичей и кумовей.

В Золотоноше бойцы трудового фронта пересели из мягкого междугороднего в местный «Пазик» и затарахтели по дамбе искусственного водохранилища на другой берег Днепра, в Шполу.

Прораб встретил их возле элеватора и сразу же предупредил Олега о «последнем замечании». После чего, решительно переступая через еще не высохшие после дождя пригорки и равнины, прораб отвел их к «Дому колхозника», где разместилась вся бригада.

По сути дела, то, что называлось «Домом колхозника» было образцово выкрашенной и чисто убранной казармой на двадцать коек. Белые занавесочки на окнах и льняная скатерть на столе придавали помещению некоторый колорит гражданского предназначения, но железный бак с питьевой водой и деревянные табуретки в изголовье каждой кровати разрушали эту иллюзию.

На появление новых соседей никто никак не отреагировал. Все были заняты своими делами и оторвались от них лишь для того, чтобы убедиться, что новенькие не сунутся на уже обжитые койки.

Олег шумно и по-свойски здоровался с мужиками, но ответил ему лишь один, крепкий мускулистый коротышка с якорями на плечах:

— Не трави баланду, салага. Завтра в шесть — на вахту.

Филипп с удивлением отметил про себя, что разбитной и говорливый Олег мгновенно заткнулся и стал говорить каким-то приглушенным полушепотом. Они расположились рядом, разложили вещи в тумбочках, при этом Филипп рассмотрел краем глаза весь состав присутствующих.

За столом перекидывались в картишки худой, не старый, чуть сгорбленный мужик и парень с якорями. На койке в углу примостился пожилой дядька в кальсонах и тихо прихлебывал чаек из эмалированной кружечки. Три молодых хлопца наминали яйца с домашней колбасой и распространяли по комнате запах чеснока и хорошо узнаваемый галицкий диалект. На одной из коек устроился с книгой в руках человек, скорее напоминавший директора школы, чем разнорабочего, а в противоположном углу разместились еще двое, как выяснилось в дальнейшем, не пьющие и не ругающиеся матом баптисты.

Основные биографические данные о собратьях по лопате Филиппу немедленно изложил Олег, причем столь убедительно, что можно было подумать, что это его давние друзбя и знакомые.

— Во попали, — сокрушался шепотом приятель, — не с кем будет слова сказать!

Он четко определил баптистов и западенцев, пожилого дядьку и мужчину с книгой определил в «бомжи», моряка заподозрил в тяге к запоям, а его партнера по картам уважительно назвал «бугром».

— Это как понимать? — не понял Филипп.

— Схаваешь зону — поймешь! — снисходительно взглянул на приятеля Олег и многозначительно скривил рот. Он находился в нервозном состоянии и всячески поторапливал Филиппа, который не торопясь раскладывал вещички.

Столь же невозмутимо, сколь при появлении новых постояльцев, население «Дома колхозников» отреагировало и на их отлучку.

Вечерело. Еще не глухая черная тьма, но густая синева поливала белые шиферные крыши добротных домов. Буквально через сто метров от пристанища странников Олег решительно отворил калитку одного из дворов и коротко скомандовал: — Дай два рубля!