Сатин запретил Жюли выходить из комнаты, где оставалось его сокровище.

– Сиди здесь и жди меня, – наказал он. – Я попробую добыть для нас подводу. Возьмем с собой самое необходимое.

Она испугалась за рассудок Николя, когда тот полез под кровать и долго возился там, извлекая на свет божий продолговатый чехол с портретом.

– Что это?

– Величайшая ценность, – расплывчато ответил Сатин. – Фамильная реликвия.

– Покажи мне ее… – робко попросила Жюли.

– Потом, моя дорогая. Можешь спрятать чехол под юбкой?

– Разве нельзя положить его в мешок?

– Ладно, придумаем что-нибудь…

Сатин заранее запасся рукавицами и валенками для себя и мадемуазель Арне. Если резко похолодает, они могут замерзнуть в пути.

– О, Николя! Мне так страшно! Так страшно! Почему мы не пошли в Смоленск вместе с армией императора? Одни мы пропадем на этих ужасных диких дорогах… заблудимся, станем добычей разбойников!

– Ты хочешь умереть?

– Нет, нет! Я еще молода… я люблю тебя, Николя! Не уходи…

С этими словами Жюли бросилась к нему на грудь и прижалась, вздрагивая всем телом. Ее бил озноб.

– Оденься потеплее, – сказал Сатин, отстраняясь. – Я скоро вернусь, обещаю. Найду подводу и приеду за тобой. Не высовывай носа на улицу. Там опасно.

Они могли бы остаться в Москве, дожидаясь исхода военной кампании. Но Сатина гнала прочь нарастающая тревога. Похищенное из дворца Шереметевых полотно требовало более надежного убежища, чем разоренный неприятелем город.

Жюли забилась в угол и всхлипывала, вытирая слезы кружевной мантильей из театрального гардероба. У Сатина сердце разрывалось при взгляде на нее, но он вынужден был идти. Без подводы им не обойтись. Жюли не выдержит пешего перехода, а у него – больная нога.

– Я скоро вернусь, – повторил он. – Не бойся за меня. Со мной ничего не случится.

Он не был уверен в том, что говорил. Ему просто хотелось успокоить Жюли.

– Подожди!..

Она вскочила, подбежала к нему, сняла с шеи и вложила ему в руку маленький золотой медальон, хранящий ее тепло.

В этом жесте было столько трогательной заботы, что Сатин чуть не прослезился. Он спрятал медальон на груди и торопливо вышел из комнаты. Прихрамывая, он спустился во двор, в морозную свежесть и пустоту улицы. Солнце садилось, в его закатном свете тени казались багровыми. Лужи затянуло тонким ледком. Ветер нес по земле солому, обрывки лент и грязные бинты…

Сатин гнал от себя тяжелые мысли. Он достанет лошадей, подводу и увезет Жюли из этого мертвого города. Они благополучно доберутся до его дома, если тот уцелел… и заживут душа в душу, долго и счастливо. А портрет… Что портрет? Займет почетное место на стене в зале… или нет, лучше спрятать его от чужих глаз, где-нибудь в кабинете, подальше от любопытных…

Судьба портрета казалась расплывчатой, как очертания домов в наступающих сумерках. Сатин вспомнил заплаканное личико Жюли и решительно прибавил шагу. Под ногами похрустывало…

Молодой человек в голубом камзоле провожал его насмешливым взглядом. Словно он был не на холсте, а безмолвный и незримый, сопровождал Сатина. И в его присутствии иллюзии рассеивались, надежды таяли, в сердце рождалась неизбывная горечь…

Жюли никак не могла унять охватившее ее волнение. Она прислушивалась к каждому шороху, к каждому выстрелу за окнами. Пустой дом пугал ее темнотой и странными звуками. Казалось, по гулким залам бродят призраки то ли бывших хозяев, то ли театральных персонажей…

Она боялась, что Сатин не вернется. Его могли убить дезертиры или русские мужики, которые нападали на одиноких путников. Она представляла себе разные беды, подстерегающие человека во время беззакония и разрухи. Любой прохожий мог оказаться злоумышленником. Паника мало-помалу охватывала Жюли, которая устала ждать. Если Сатин не придет до утра, она отправится разыскивать его…

Когда на лестнице раздались крадущиеся шаги, француженка замерла и затаила дыхание.