Так вот под этой самой цветочной аркой, держа в руках довольно увесистый том Библии, сейчас топтался местный методистский священник, чем-то неуловимо схожий с Керенским. Коротко стриженым ёжиком, что ли? Бритый, падре. Весь в черном, только с белым стоячим воротничком - "ошейником раба Божьего".

Я с удивлением только час назад узнал, что Билл верующий и принадлежит к этой конфессии, когда ко мне прибежала в растрепанных чувствах Катя, прося совета: как быть? Она же православная.

Ответил ей просто.

– Бог у нас един, Катя, а что веры разные, так это уже от людей. А так, как православного храма тут нет, то не будет для тебя большим грехом венчаться у протестантов, потому, как они тоже христиане, к тому же тринитарии. А англикане и методисты по догматам наиболее близкие к православию. Так что не бери дурного в голову. Не в униаты записывают. Вспомни, как в Библии завещано: "прилепися жена к мужу своему, да станут они одна плоть", - вот блин, даже в образ проповедника вошел.

– Ты так думаешь?
– спросила Катя с подозрением, растягивая слово "думаешь".

– Не думаю. Знаю. Если тебя мучает, что под венец идешь без исповеди, так я готов у тебя её принять. И отпустить грехи.

– Обломись, Жорик, - фыркнула невеста, - Ты и так про меня слишком много знаешь.

– Ну, тогда, иди и не греши, - перекрестил я её, - Я тебя благословляю.

– Нет, Жора, ты для меня всё же загадка, - покачала головой Катя, и, крутанув пышными юбками, умчалась по своим делам.

Наконец все заняли свои места.

Билл с Саркисом, в качестве шафера, или как тут говорят - бестмэном, отделились от толпы и встали рядом с пастором.

Потом по проходу пустили чьих-то детей лет восьми. Девочка в коротком пышном белом платьице, из-под которого выглядывали кружева длинных панталончиков, гордо несла маленькую корзинку, и, как толстовский сеятель, она раскидывала по суконной дорожке лепестки цветов, беря их из корзинки. А мальчик в белой рубашке с бабочкой и штанах до колен, рядом с ней на вытянутых руках осторожно нёс бархатную подушечку с кистями по углам. На подушке лежали обручальные кольца. И было заметно, что он очень боится их уронить. Всё это они сложили на импровизированный алтарь под аркой, и, получив от пастора по конфете, гордые бросились в толпу к родителям.

Затем я, на правах посаженного отца, взяв Катю за пальцы по-королевски, то есть с выносом рук вперед движения, неторопливо повел её этим проходом, шагая по цветам к алтарю, у которого её ожидал толстый, красный, рыжий, лысыватый счастливый Билл, одетый во всё белое.

С первым нашим шагом, из динамиков торжественно взревел марш Мендельсона. Скорее всего, кто-то из наших девчат расстарался и выкопал музон по случаю на MP3- флешке или в телефоне. А, может, и Саркис.

На Кате было одето длинное лёгкое платье с декольте и кринолином нежно-персикового цвета и короткая фата без флёрдоранжа.

Я вел Катю к алтарю, чувствуя, как её начинает нехило колбасить.

На середине пути Катя заполошно воскликнула, и, слава Богу, за громкой музыкой её слов никто кроме меня не услышал.

– Жора, ты не сказал мне главных слов.

– Каких?

– Ты со мной не развелся, придурок.

Да, мой косяк, ничего не попишешь. И для катиного душевного равновесия я ей тут же сказал три раза "талах", что её успокоило ненадолго.

Наступил момент истины. Мы с Катей, неторопливо пройдя дорожкой, встали напротив жениха с шафером.

Пастор, прижав Библию к сердцу, вскинул в сторону толпы правую руку. Музыка стихла и он произнёс высоким тонким голосом.

– Есть здесь человек, который может сказать что-то, из-за чего не может быть свершён данный брачный обряд?

Наступившая молчаливая пауза показалась мне вечностью. Я подспудно всё ждал от кого-то подлянки. Чуйка свербила под копчиком, что без этого не обойдётся. А пальцы чувствовали, как снова колотит Катю. Сквозь фату мне было видно, как она закусила нижнюю губу, закатив глаза под брови. Она тоже очень трусила, что кто-то сейчас выйдет и опорочит её перед всеми. И убьёт её второй шанс.

Но обошлось. Все промолчали. Хотя чуйка моя успокаиваться даже не собиралась.

Пастор продолжил.

– Пусть такой человек выйдет сюда и скажет это всём громко. Или молчит об этом всю свою жизнь, до смерти, - он приподнял обеими руками над головой том Библии, как будто бы хотел этой книгой вбить такого нахала в землю.

Никто не вышел.

Катю отпустило. Она уже улыбалась сквозь фату.

– Подойдите ко мне, дети мои, - сказал пастор.